Жизнь Людовика VI Толстого, короля Франции (1108-1137) - [26]

Молва пролетела, находившихся в крепости и всю округу поразила, что господин Людовик и его [воины], так как [они] сильнейшие рыцари, до тех пор, пока полностью не разрушат замок и знатных из замка или в шейную колодку не закуют, или глаза не вырвут, уходить отказываются. В виду этого [Людовик] осмотрительно действовал, чтобы и хозяин замка сдаться королевскому величию не откладывал, и замок и земли своей власти подчинил. И поэтому возвращавшийся обратно господин Людовик добычей хозяина замка сделал и, одержав победу, его в Этампе оставив[241], в Париж, счастливый успехом, вернулся.

Глава XIII. О смерти короля Филиппа

На следующий после успешного для сына день похода отец его Филипп дни правления свои закончил и на деле после выше названной графини д'Анжу чего-либо королевского величия достойного не совершил, но, похитив супругу[242], охваченный вожделением, похоть свою удовлетворять старался. С тех пор ни о государственных делах не заботился, ни стройности и изысканности телесного здоровья, более жеребца расслабленный, не берег[243]. Одно то оставалось, что страхом и любовью к [его] наследнику-сыну положение королевства было прочным. И когда он был почти шестидесятилетним[244], от королевства отрешившись, в замке Мелён на реке Сене, в присутствии господина Людовика, последний закрыл в свой день.

В его благородных похоронах участвовали мужи достопочтенные: Галон, епископ Парижский, [епископы] Санлиса[245], Орлеана[246] и доброй памяти Адам, святого Дионисия аббат, и мужи религиозные в немалом количестве. Они, благородного королевского величества труп к церкви блаженной Марии доставив, в торжественных его похоронных обрядах провели всю ночь. На следующее же утро носилки, покровом или всяким погребальным украшением достойным образом украшенные, на плечи старших своих слуг положил сын и в сыновней любви, таким образом, как подобает, то пешком, то верхом вместе с баронами, которых [там] имел, носилки, рыдая, поддерживать старался; он также, чудесное обнаруживая души великодушие, когда всё время жизни его ни за развод с матерью, ни даже за вышеназванную анжуйку его в чем-либо задеть или, королевство его власти лишить обманом в чем-либо, как другие обычно делали юноши, заботился не приводить в расстройство.

Когда же к благородному монастырю блаженного Бенедикта на реке Луаре[247] в сопровождении многих [они] доставили, – так как там же себя [Филипп] посвятил[248], – ибо сказали [те], кто от него слышали, что от гробницы отцов своих королей, которая в церкви блаженного Дионисия как бы по природному праву имеется, удалиться [он] решил, поскольку от него меньше благ в отношении [этой] церкви имелось и потому что среди столь благородных королей не особенно будет уважаема его гробница, – в том же монастыре перед алтарем, положенного, как смогли достойнее, гимнами и молитвами душу Господу поручив, тело обычными камнями [они] накрыли[249].

Глава XIV. О его возвышении в короли

Названный же Людовик так как в юности Церкви любовь щедрой защитой снискал, дело бедных и сирот поддерживал, тиранов могущественной доблестью обуздывал, с согласия Господа к королевства вершине, словно по желанию добрых [людей], взошел, таким образом злых и нечестивых [людей] долгожданным козням, если бы сделать было можно, воспрепятствовал.

Поэтому по размышлении было решено и главным образом по настоянию достопочтенного и мудрейшего мужа Ива, епископа Шартрского, что, чтобы расстроить козни нечестивцев, очень быстро в Орлеане собраться и для его возведения [на престол] поторопиться приложить усилия[250]. Архиепископ же Санса Даимберт, приглашенный вместе с [епископами] своей провинции, а именно: Галоном, епископом Парижским; Манассэ, [епископом] Mo, Жаном Орлеанским, Ивом Шартрским, Гуго Неверским[251], [епископом] Оссера[252], – прибыл. Он, в день обретения мощей святого первомученика Стефана святейшего елеем помазав[253], мессу благодарственную отслужив и сняв светского рыцарства меч, церковным [мечом] для покарания злодеев опоясал, королевской диадемой с удовольствием увенчал, а также и скипетр, и «руку правосудия»[254], и через это церквей и бедных защиту, и все другие королевские инсигнии, с одобрения клира и народа, благоговейно передал.

[Он] ещё после божественной литургии праздничное не снял облачение, когда внезапно с дурными вестями посланцы от Реймсской церкви появились, грамоту протестную передав и с угрозами потребовав властью апостолической, так как вовремя прибыли, чтобы [он] не делал королевского помазания. [Они] говорили, что поскольку изначально королевской короны первенство по праву Реймсской церкви определено и от первого короля франков, которого крестил блаженный Ремигий, – Хлодвига этой прерогативой неприкасаемой и нерушимой [она] владеет; если кто-нибудь ей нарушение дерзостью причинить попытается, вечной анафеме подвергнется[255]. И по этой причине архиепископу ее, достопочтенному и заслуженному мужу, Раулю Ле Вер, который за то, что без его [короля] согласия избран был и возведен на кафедру Реймсской церкви[256], господина короля тяжелейшей и опасной подвергся неприязни, мир выпросить или короля некоронованным сделать надеялись. Поскольку они не вовремя приехали, там немы [были], к себе словоохотливые вернулись; однако что бы [они] не говорили ничего полезного не сообщили.