Жизнь Людовика VI Толстого, короля Франции (1108-1137) - [18]

Шрифт
Интервал

пожаром не обратил в пепел. Таково было этого мужа воодушевление, что пожар погасить он не позаботился, когда и ему, и войску опасность угрожала, и надолго сильнейшую хрипоту ему обеспечила. Таким образом смирив подданного доблестью в руке Господа, который [тому] причиной был, подобно больному по воле своей [Божьей] власти подчинился.

Глава III.

Как от графа Матье де Бомон возвратить замок Люзарш Гуго де Клермон потребовал, когда сам господин Людовик этот замок вооруженной рукой завоевал.

Между тем[127] Матье, граф де Бомон, против Гуго де Клермон, мужа знатного, но непостоянного и простоватого, дочь[128] которого он привел женой, застарелой неприязнью направляемый, замок, называвшийся Люзарш, которого половину за супругой взял, захватил весь, башню для себя оружием и вооруженными людьми старался снабдить. Что было делать Гуго? К защитнику королевства поспешив, к стопам его бросившись со слезами на глазах, умолял, чтобы к старику снизошел, в тяжелом несчастье оказал помощь. «Я предпочитаю, – сказал он, – дражайший господин, чтобы ты всю мою землю имел, так как от тебя ее держу, чем зять мой недостойный ее бы имел. Пусть я умру, если он ее отнимет». Тронутый за душу его вызывающим слезы несчастьем, [Людовик] дружески руку протянул, оживленного надеждой отпустил; «а надежда непостыжает»[129].

Таким образом [они] быстро из курии[130] отправились, к графу приехали [и] предписали по воле защитника из ряда вон выходящее ограбление к обычному порядку возвратить[131]; на суде в курии его довод в назначенный день [они] оспорят. Когда [Матье] отказался спешивший отомстить защитник, собрав большое войско на него устремился и, выше названный замок атаковавши, то оружием, то огнем сражаясь, мощным приступом взял и саму башню военной стражей снабдил, и снаряженную Гуго, как обещал, возвратил.

Глава IV.

Как когда он другой замок того же Матье – Шамбли – осадил, внезапная буря его войско обратила в бегство и, несмотря на сильное сопротивление самого Людовика, войско едва не погибло, и как сам Матье униженно дал ему удовлетворение.

Таким же образом [он] двинул войско к другому того же графа замку, называвшемуся Шамбли[132], палатки поставил, военные машины готовить начал. Однако, совершенно иначе, чем ожидал он, случилось. Поскольку изменившаяся благоприятная погода неприятным и бурным ненастьем сменилась и столь ужасным ливнем; сонм ослепляющих ударов грома ночью всю землю сотрясал, войско поражал, коней убивал, так что некоторые из них едва надеялись выжить.

Среди этого невыносимого ужаса, когда некоторые из войска на заре к утреннему бегству приготовились, спящего до того в шатре защитника коварно предатели огнем обложили, от чего – поскольку это был сигнал к отступлению – внезапно войско сколь опрометчиво, столь и беспорядочно уйти поспешило, неожиданного отступления страшась и не обращая внимания, что друг другу способствуют [в этом страхе]. Их начавшимся бегством и многими громкими криками ошеломленный, господин спросил, что произошло, – вскочил на коня, поспешив за войском, хотя уже рассеявшимся повсюду, [но] возвратить [его] никоим образом не мог. Что иное сделать мог славный юноша, чем к оружию прибегнуть с немногими, кого он смог возвратить назад, стеной себя поставить ради бегущих впереди, нанося и отражая многочисленные удары? Те же погибавшие, которым он сам стеной был, спокойно и безопасно могли бежать; однако, так как многие малыми группками и рассеянные в дали от него бежали, многие врагами пленены были. Среди тех более выдающихся схвачен был Гуго де Клермон и Ги де Санлис, Херлуин Парижский[133] и неизвестные по имени в немалом количестве простые рыцари и много пеших воинов.

Итак, раздразненный несправедливостью – несведущий и неопытный в неудачах такого рода до сих пор [он] был – настолько, что, когда в Париж вернулся, на непривычные переживания разгневался, но как для его возраста обычно, если всё же да будет примером доблесть, встряхнулся и пришел в движение и, чтобы быстро за несправедливость быть отомщенным, отовсюду собрал втрое большее войско так же тщательно, как и осмотрительно, [и] часто повторял с глубоким вздохом, что приличнее смерть [принять], чем стыд выносить. Когда через отношения с друзьями граф Матье узнал [об этом], то будучи мужем утонченным и дружелюбным, не переносящим позора, случайно принесенного господину своему, умножив хлопоты, на путь достижения мира всеми силами устремился. Очень деликатно, очень льстиво размягчить душу юноши [он] старался, довольно несообразно никакому размышлению и произошедшему, но [себя] в причастности к случившемуся несчастью упрекал и представлял себя готовым к удовлетворению по его желанию. В этом со своей стороны просьбами многих, советом близких и даже многими, хотя и запоздалыми требованиями отца душа мужа смягчилась, раскаявшегося [он] пощадил, несправедливость прощает, понесенные утраты графу возвратив, восстанавливает, Гуго де Клермон мир и то, что в захваченном замке его было, крепким миром восстанавливает.

Глава V.

Об Эбле, графе де Руси

Мучилась благородная Реймсская церковь из-за тиранического расточения добра своего и церквей, от нее зависевших, сильнейшим и беспокойным бароном Эблем де Руси и сыном его


Еще от автора Сугерий
Жизнеописание короля Людовика Толстого

Текст переведен по сетевому изданию: Abbot Suger: Life of King Louis the Fat http://www.fordham.edu/halsall/basis/suger-louisthefat.html© сетевая версия — Тhietmar. 2003http://www.vostlit.info© перевод — Раков. Д. Н. 2003© дизайн — Войтехович А. 2001© Jean Dunbabin, St. Anne's College, Oxford OX2 6HS, England.


Рекомендуем почитать
Черчилль и Оруэлл: Битва за свободу

На материале биографий Уинстона Черчилля и Джорджа Оруэлла автор показывает, что два этих непохожих друг на друга человека больше других своих современников повлияли на идеологическое устройство послевоенного западного общества. Их оружием было слово, а их книги и выступления и сегодня оказывают огромное влияние на миллионы людей. Сосредоточившись на самом плодотворном отрезке их жизней – 1930х–1940-х годах, Томас Рикс не только рисует точные психологические портреты своих героев, но и воссоздает картину жизни Британской империи того периода во всем ее блеске и нищете – с колониальными устремлениями и классовыми противоречиями, фатальной политикой умиротворения и увлечением фашизмом со стороны правящей элиты.


Вместе с Джанис

Вместе с Джанис Вы пройдёте от четырёхдолларовых выступлений в кафешках до пятидесяти тысяч за вечер и миллионных сборов с продаж пластинок. Вместе с Джанис Вы скурите тонны травы, проглотите кубометры спидов и истратите на себя невообразимое количество кислоты и смака, выпьете цистерны Южного Комфорта, текилы и русской водки. Вместе с Джанис Вы сблизитесь со многими звёздами от Кантри Джо и Криса Кристоферсона до безвестных, снятых ею прямо с улицы хорошеньких блондинчиков. Вместе с Джанис узнаете, что значит любить женщин и выдерживать их обожание и привязанность.


Марк Болан

За две недели до тридцатилетия Марк Болан погиб в трагической катастрофе. Машина, пассажиром которой был рок–идол, ехала рано утром по одной из узких дорог Южного Лондона, и когда на её пути оказался горбатый железнодорожный мост, она потеряла управление и врезалась в дерево. Он скончался мгновенно. В тот же день национальные газеты поместили новость об этой роковой катастрофе на первых страницах. Мир поп музыки был ошеломлён. Сотни поклонников оплакивали смерть своего идола, едва не превратив его похороны в балаган, и по сей день к месту катастрофы совершаются постоянные паломничества с целью повесить на это дерево наивные, но нежные и искренние послания. Хотя утверждение, что гибель Марка Болана следовала образцам многих его предшественников спорно, тем не менее, обозревателя эфемерного мира рок–н–ролла со всеми его эксцессами и крайностями можно простить за тот вывод, что предпосылкой к звёздности является готовность претендента умереть насильственной смертью до своего тридцатилетия, находясь на вершине своей карьеры.


Рок–роуди. За кулисами и не только

Часто слышишь, «Если ты помнишь шестидесятые, тебя там не было». И это отчасти правда, так как никогда не было выпито, не скурено книг и не использовано всевозможных ингредиентов больше, чем тогда. Но единственной слабостью Таппи Райта были женщины. Отсюда и ясность его воспоминаний определённо самого невероятного периода во всемирной истории, ядро, которого в британской культуре, думаю, составляло всего каких–нибудь пять сотен человек, и Таппи Райт был в эпицентре этого кратковременного вихря, который изменил мир. Эту книгу будешь читать и перечитывать, часто возвращаясь к уже прочитанному.


Алиби для великой певицы

Первая часть книги Л.Млечина «Алиби для великой певицы» (из серии книг «Супершпионки XX века») посвящена загадочной судьбе знаменитой русской певицы Надежды Плевицкой. Будучи женой одного из руководителей белогвардейской эмиграции, она успешно работала на советскую разведку.Любовь и шпионаж — главная тема второй части книги. Она повествует о трагической судьбе немецкой женщины, которая ради любимого человека пошла на предательство, была осуждена и до сих пор находится в заключении в ФРГ.


На берегах утопий. Разговоры о театре

Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.