Жизнь Лавкрафта - [354]

   Третье важное влияние - не литературная работа, но фильм, "Площадь Беркли" [Berkeley Square] (1933), который привел Лавкрафта в восторг; в нем изображен человек, чей разум каким-то образом перешел в тело его предка из XVIII века. Этот источник мог сыграть особенно важную роль, так как, похоже, он помог Лавкрафту понять, как тот может воплотить в текст свое давнее убеждение (высказанное в "Заметках о сочинении мистической литературы"), что "Конфликт со временем кажется мне самым мощной и плодотворной темой во всем человеческом творчестве".

   Лавкрафт впервые увидел "Площадь Беркли" в ноябре 1933 г., по рекомендации Дж. Вернона Ши, который уже тогда был горячим поклонником кинематографа - и останется таковым на всю жизнь. Сперва Лавкрафт был захвачен безукоризненной точностью, с которой была передана атмосфера XVIII столетия; однако позже, пересматривая фильм (он видел его в общей сложности четыре раза), он начал подмечать некоторые изъяны в сюжете. "Площадь Беркли" была основана на пьесе с тем же названием Джона Л. Болдерстона (1929) и была очень добросовестной ее адаптацией, так как Болдерстон сам участвовал в создании сценария. Он рассказывает историю Питера Стендиша, человека из начала ХХ века, который был столь очарован XVIII столетием - и в частности собственным предком и тезкой, - что каким-то образом буквально перенесся в прошлое (и в тело своего предка). Лавкрафт подметил две проблемы с реализацией этой идеи: (1) Где был разум или личность Питера Стендиша из XVIII века, пока Питер Стендиш из ХХ века занимал его тело? (2) Как мог дневник Питера из XVIII века быть частично написан в то время, когда Питер из ХХ века вроде бы занимал его тело? Такого рода путаница, похоже, неразрывно связана с любыми историями о путешествиях во времени, хотя в "За гранью времен", кажется, удалось-таки ее избежать.

   Еще два литературных влияния стоит отметить - только ради того, чтобы отвергнуть. Часто предполагалось, что "За гранью времен" - просто экстраполяция "Машины времени" Уэллса; в действительности эти работы имеют очень мало общего. Лавкрафт действительно прочел роман Уэллса в 1925 г., но мало что из него, похоже, было перенесено в повесть Лавкрафта. Так же предполагалось, что громадные промежутки времени, охваченные повестью, - результат влияния "Последних и первых людей" Олафа Стэплдона (1930), однако Лавкрафт прочтет этот роман не раньше августа 1935 г., месяцы спустя после окончания повести.

   Но было бы серьезной ошибкой предполагать, что "За гранью времен" - всего-навсего "сшивание вместе" упомянутых выше литературных и кинематографических работ. Они не произвели бы на Лавкрафта такого впечатления, если бы его собственные идеи долгие годы не развивались примерно в том же направлении. Как максимум, эти непохожие работы навели Лавкрафта на мысль, как он может воплотить свою концепцию; и в результате он воплотил ее в форме, куда более интеллектуально привлекательной и будоражащей воображение, нежели любая из ее предшественников.

   Пришло время обратиться к тем трудностям, с которыми сталкивался Лавкрафт при переносе квинтэссенции этой истории на бумагу. Ядро сюжета уже существовало еще в 1930 г., возникнув из дискуссии Лавкрафта с Кларком Эштоном Смитом по поводу правдоподобия историй о путешествиях во времени. Лавкрафт правильно замечает: "Слабость большинства рассказов этой тематики в том, что в них в летописях истории никак не отражаются необъяснимые события прошлого, вызванные попятными путешествиями во времени людей из настоящего и будущего". Уже тогда он задумал катастрофический финал: "Один ошеломляющий момент, который можно бы ввести в сюжет, - пускай современный человек обнаружить среди документов, выкопанных в неком доисторическом, ушедшем под землю городе, полуразложившийся папирус или пергамент, написанный на английском и его собственным почерком".

   К марту 1932 г. Лавкрафт уже продумывал основную идею обмена разумами, обрисовывая ее в общих чертах в другом письме к Смиту:

   У меня в голове крутится очень простая идея насчет времени, хотя я не знаю, когда вообще выкрою время ею заняться. Это идея о расе из доисторического Ломара, -возможно, даже до основания Олатоэ и во времена расцвета гиперборейского Коммориома, - которая постигла все искусства и науки, посылая вперед ментальные потоки и буквально вычерпывая разумы людей из грядущих эпох - так сказать, удя рыбу во времени. Время от времени они завладевают действительно сведующим человеком и "аннексируют" все его мысли. Как правило, они всего лишь на какое-то время вводят своих жертв в транс, однако изредка, когда они нуждаются в неких особых сведениях на постоянной основе, один из их числа жертвует собой ради расы и реально меняется телами с первой же подходящей жертвой, которую находит. В результате разум жертвы отправляется в 100 000 г. до н.э. - в тело гипнотизера, чтобы прожить в Ломаре всю оставшуюся жизнь, в то время как разум гипнотизера из давно ушедшей эпохи оживляет бренное тело уроженца современности.

   Этот абзац важно привести во всех подробностях, чтобы увидеть существенные изменения, внесенные в окончательный вариант, где разум Великой Расы редко остается в пленном теле на весь остаток жизни - только на несколько лет, после чего происходит обратное перемещение, а также продемонстрировать, что концепция обмена разумами из разных времен была разработана до того, как Лавкрафт увидел "Площадь Беркли", ту единственную вещь, которая предположительно могла на нее повлиять.