Жизнь Кольцова - [55]
Краевский искоса из-под шляпы глянул на Кольцова и усмехнулся.
– Поверьте, – сказал, кладя руку в белой перчатке на колено Кольцова, – поверьте, любезный Алексей Васильич, что и Жуковскому земные чувства не чужды, и он человек не менее, чем мы с вами…
6
Дрожки остановились возле одного из величественных подъездов Зимнего дворца. Огромный, похожий на генерала лакей («Этакому встреться в Воронеже, еще и накланяешься!» – подумал Кольцов) пошел доложить. Но навстречу по великолепной широкой лестнице с коврами и статуями спускался Жуковский. Он был в скромном, сером с бархатными отворотами сюртуке, светлых панталонах, и весь с его незначительным лицом, с бледной плешью в зализанных височках, с тихим ласковым голосом, – весь он казался бы ничтожным и серым, как незаметная мышка, если б не андреевская звезда, даже только половина ее, видневшаяся из-под бархатного отворота: она ослепительно сверкала, переливаясь при свете игрой бриллиантов, она излучала свой свет, она была то могущество и та власть, что заставляла людей преклоняться не только перед поэтическим гением Жуковского.
Краевский представил Алексея. Прославленный поэт ласково подержал его руку в своей большой, белой руке, слегка привлек к себе и, улыбаясь, заглянул ему в глаза.
– Волшебник! – сказал. – Что наделал своими песнями! Вот и Александр Сергеич от них без ума… И еще нынче хотел быть у меня, чтобы встретиться с вами, да занемог, прислал записку: просит вас запросто пожаловать к нему.
– Александр Сергеич?! Меня?! – охрипшим вдруг голосом переспросил Кольцов. – Ваше превосходительство! Да эта честь…
– Полноте, мой друг, – перебил Жуковский. – Полноте, какое превосходительство! Что за чины между певцами…
Пройдя ряд больших и как бы нежилых комнат, они достигли кабинета. Как и все во дворце, он был громаден и сперва даже показался пустым. Во всяком случае, внимание Кольцова прежде всего привлекла голая статуя и красный сафьяновый диван, и лишь чуть погодя он рассмотрел людей: двое господ сидели на диване, один копался в книжных полках.
– Добрейший Андрей Александрыч, – вводя Кольцова в кабинет, сказал Жуковский, – сувениром нынче привез нам воронежского певца. Вот он. Кольцов Алексей Васильич, прошу любить и жаловать! Князь Петр Андреич… Князь Владимир Федорыч… Господин Плетнев…
Князь Вяземский привстал с дивана и сухо поклонился. Плетнев пробормотал: «Весьма рад-с…» Одоевский, здороваясь, улыбнулся печально. Ни шумных приветствий, ни поцелуев, ни объятий.
Да, это был Петербург. Надменный, равнодушный, недоверчивый. «Ох, – сказал себе Кольцов, – держись, малый!»
– Мы все, – любезнейшей улыбкой просиял Жуковский, – мы все, и слуга ваш покорный, наслаждались прелестными песнями вашими…
Кольцов смутился. Больше всего его озадачила сдержанность и сухость, с какой поклонился князь Вяземский. «Да оно иначе и не может быть… Им любопытно, что я мужик, шибай, а вот сочиняю песни. Да ведь что ж, я не навязывался, меня позвали…» Исподлобья глянул на Краевского: тот молча, с безразличным видом сидел в кресле напротив и раскуривал сигарку.
– Что привело вас, милейший Алексей Васильич, в северную Пальмиру нашу? – все с той же печальной улыбкой спросил Одоевский.
Кольцов кашлянул в руку.
– Дела тяжебные, ваше сиятельство. Что и в Воронеже можно б прикончить – ан нет! Палата в Питер переслала…
– Как трудно певцу жить в мире грязных и пошлых дел, – вздохнул Жуковский. – Вместо вдохновенной беседы с музами – тратить время на крючкотворство…
– Так ведь что ж сделаешь-то? – развел руками Кольцов. – Из куска хлеба бьемся с родителем… Бедному человеку за кусок-то зубами землю грызть приходится!
– А где ваше дело? – полюбопытствовал Вяземский.
– В седьмом департаменте-с! – с готовностью объяснил Кольцов. – И хоть слухом пользовался, что директор тамошний, господин Озеров, душа-человек, а поди-кось, пробейся к нему скрозь чиновников – куда там! Стена и стена…
– Позвольте, это какой же Озеров? – наморщил лоб Вяземский. – Не Петр ли Иваныч?
– Так точно-с!
– Ну, в таком случае мы, кажется, в силах помочь вам. – Вяземский коснулся руки Кольцова. – Я напишу письмецо Петру Иванычу, он не откажет…
– Покорно благодарю, ваше сиятельство, – поклонился Кольцов. – Совестно, конечно, докучать вам своими заботами, да ведь куда ж денешься!
– Пустое, – отмахнулся Вяземский. – Рад услужить.
– Вечный должник вашего сиятельства…
– Полно, полно, Алексей Васильич, – сказал Жуковский. – Прочтите-ка нам лучше что-нибудь новенькое… Морозно и пасмурно в северной столице, а песни ваши как полуденный ветер!
7
Пелось плохо.
Смущало все: и холодный блеск кабинета, и слушатели – знаменитые, сановные господа в дорогом белье и фраках от лучших петербургских портных; и мысль о том, что ты – во дворце, что где-то близко, через стену или через две, в таких же высоких и холодных покоях, – тот, что недрогнувшей рукой подписал смертный приговор Рылееву и его друзьям; и поразительное несоответствие окружающей обстановки с тем, что всего лишь десять дней назад было жизнью вседневной – мясная лавка, гомон и матерщина базара, черные медяки выручки, домашние дрязги… Но самое, может быть, главное, что песня сейчас звучала не для нее самой, как у Станкевича или в московских гостеваньях, а ради подлости, ради письмеца князя Вяземского в Сенат, ради выправления темных батенькиных делишек… Оттого и голос прерывался, и глотку перехватывало, словно удавкой.
Уголовный роман замечательных воронежских писателей В. Кораблинова и Ю. Гончарова.«… Вскоре им попались навстречу ребятишки. Они шли с мешком – собирать желуди для свиней, но, увидев пойманное чудовище, позабыли про дело и побежали следом. Затем к шествию присоединились какие-то женщины, возвращавшиеся из магазина в лесной поселок, затем совхозные лесорубы, Сигизмунд с Ермолаем и Дуськой, – словом, при входе в село Жорка и его полонянин были окружены уже довольно многолюдной толпой, изумленно и злобно разглядывавшей дикого человека, как все решили, убийцу учителя Извалова.
«…– Не просто пожар, не просто! Это явный поджог, чтобы замаскировать убийство! Погиб Афанасий Трифоныч Мязин…– Кто?! – Костя сбросил с себя простыню и сел на диване.– Мязин, изобретатель…– Что ты говоришь? Не может быть! – вскричал Костя, хотя постоянно твердил, что такую фразу следователь должен забыть: возможно все, даже самое невероятное, фантастическое.– Представь! И как тонко подстроено! Выглядит совсем как несчастный случай – будто бы дом загорелся по вине самого Мязина, изнутри, а он не смог выбраться, задохнулся в дыму.
«… Сколько же было отпущено этому человеку!Шумными овациями его встречали в Париже, в Берлине, в Мадриде, в Токио. Его портреты – самые разнообразные – в ярких клоунских блестках, в легких костюмах из чесучи, в строгом сюртуке со снежно-белым пластроном, с массой орденских звезд (бухарского эмира, персидская, французская Академии искусств), с россыпью медалей и жетонов на лацканах… В гриме, а чаще (последние годы исключительно) без грима: открытое смеющееся смуглое лицо, точеный, с горбинкой нос, темные шелковистые усы с изящнейшими колечками, небрежно взбитая над прекрасным лбом прическа…Тысячи самых забавных, невероятных историй – легенд, анекдотов, пестрые столбцы газетной трескотни – всюду, где бы ни появлялся, неизменно сопровождали его триумфальное шествие, увеличивали и без того огромную славу «короля смеха».
«… На реке Воронеже, по крутым зеленым холмам раскинулось древнее село Чертовицкое, а по краям его – две горы.Лет двести, а то и триста назад на одной из них жил боярский сын Гаврила Чертовкин. Много позднее на другой горе, версты на полторы повыше чертовкиной вотчины, обосновался лесной промышленник по фамилии Барков. Ни тот, ни другой ничем замечательны не были: Чертовкин дармоедничал на мужицком хребту, Барков плоты вязал, но горы, на которых жили эти люди, так с тех давних пор и назывались по ним: одна – Чертовкина, а другая – Баркова.
«… После чая он повел Ивана Саввича показывать свои новые акварели. Ему особенно цветы удавались, и то, что увидел Никитин, было действительно недурно. Особенно скромный букетик подснежников в глиняной карачунской махотке.Затем неугомонный старик потащил гостя в сад, в бело-розовый бурун цветущих деревьев. Там была тишина, жужжанье пчел, прозрачный переклик иволги.Садовник, щуплый старичок с розовым личиком купидона, вытянулся перед господами и неожиданно густым басом гаркнул:– Здррравия жалаим!– Ну что, служба, – спросил Михайлов, – как прикидываешь, убережем цвет-то? Что-то зори сумнительны.– Это верно, – согласился купидон, – зори сумнительные… Нонче чагу станем жечь, авось пронесет господь.– Боже, как хорошо! – прошептал Никитин.– Это что, вот поближе к вечеру соловьев послушаем… Их тут у нас тьма темная! …».
«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело.
Издательство «Азбука-классика» представляет книгу об одном из крупнейших писателей XX века – Хулио Кортасаре, авторе знаменитых романов «Игра в классики», «Модель для сборки. 62». Это первое издание, в котором, кроме рассказа о жизни писателя, дается литературоведческий анализ его произведений, приводится огромное количество документальных материалов. Мигель Эрраес, известный испанский прозаик, знаток испано-язычной литературы, создал увлекательное повествование о жизни и творчестве Кортасара.
Гулиев Алиовсат Наджафгули оглы (23.8.1922, с. Кызылакадж Сальянского района, — 6.11.1969, Баку), советский историк, член-корреспондент АН Азербайджанской ССР (1968). Член КПСС с 1944. Окончил Азербайджанский университет (1944). В 1952—58 и с 1967 директор института истории АН Азербайджанской ССР. Основные работы по социально-экономической истории, истории рабочего класса и революционного движения в Азербайджане. Участвовал в создании трёхтомной "Истории Азербайджана" (1958—63), "Очерков истории Коммунистической партии Азербайджана" (1963), "Очерков истории коммунистических организаций Закавказья" (1967), 2-го тома "Народы Кавказа" (1962) в серии "Народы мира", "Очерков истории исторической науки в СССР" (1963), многотомной "Истории СССР" (т.
То, что роман "Мастер и Маргарита" "цепляет" сразу и "втягивает", "не отпускает" до последних страниц отмечалось многими. Но как это достигается? Какими речевыми средствами создаются образы, производящие столь потрясающее впечатление? Как магическое становится очевидным и даже обыденным? В чем новаторство Михаила Булгакова с точки зрения употребления художественных приемов? Что стоит за понятием "авторство" романа в романе? Какова жанровая природа произведения и однородна ли она? Вот те вопросы, которые интересны автору этой книги.
Наконец-то перед нами достоверная биография Кастанеды! Брак Карлоса с Маргарет официально длился 13 лет (I960-1973). Она больше, чем кто бы то ни было, знает о его молодых годах в Перу и США, о его работе над первыми книгами и щедро делится воспоминаниями, наблюдениями и фотографиями из личного альбома, драгоценными для каждого, кто серьезно интересуется магическим миром Кастанеды. Как ни трудно поверить, это не "бульварная" книга, написанная в погоне за быстрым долларом. 77-летняя Маргарет Кастанеда - очень интеллигентная и тактичная женщина.
Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.