Жизнь Кольцова - [37]

Что же надо было ему делать и как ее выручить, Кольцов до сих пор не думал.

Он поднялся на курган и огляделся. Перед ним лежала все та же степь. Далеко, почти у самого горизонта, белели три мазанки да одинокий ветряк лениво махал дырявыми крыльями. Солнце зашло за облачко, по рыжей траве резво бежала темная облачная тень.

Кольцов спрыгнул с седла и, заслонясь от солнца рукой, жадно, до рези в глазах, стал смотреть на хутор.

Там никого не было видно, только что-то сверкало, как молния. «Наверно, мужик косу точит», – подумал Кольцов.

Он лег на горячую землю, закрыл глаза и вспомнил все, что рассказал ему Зензинов.

6

Кирилл принял Зензинова неласково и не сразу разговорился,

– Чумовой какой-то, – говорил Зензинов. – Дикой человек… Там при мне баба его приходила, так она полдни, почитай, в ногах у него валялась, и выла-то, и что ни что, а он, – чертяка, сидит как идол, прости господи, молчит, только все за свою сережку – дерг! дерг! Опосля того вскочил, поймал неоседланную кобылу и – айда в степь… Чумовой, право!

Алексей угостил Зензинова водкой и сам выпил граненый пузатый стаканчик, а больше отказался.

– Чудак! – усмехнулся Зензинов. – Нет, ты, Василич, не обижайся, ты чудной человек, а я все равно тебя люблю! Да-а, – продолжал, опрокинув еще стаканчик, – махнул это он в степь – и? нету его. Ну, баба, конечно, еще малость повыла и ушла. Вот уж солнцу садиться, гляжу – вертается мой Кирюха, кобыла боками ворочает, – загнал, шутоломный! Бросил ее, пошел в избу. Я – за ним. Вот он распечатал штоф, говорит: «Пей со мной!» А меня, ты, брат, сам знаешь, по этому делу два раза не просить. И пошло у нас с ним! – захохотал Зензинов. – Дальше – больше… Разговорились, значит, он мне всю историю с бабой своей выложил. Вот я и говорю: чего, мол, ты ее казнишь, чем она виновата? Барин ведь, куды ж денешься! – «Ну, это, говорит, ты брось! Барин! Вот, говорит, у нас был случай. Привезли мы ему однова аж с Воронежа, – купил он себе там девку, – так она и погладиться не далась. Только он к ней, а она – хоп его ножичком! Право… Вот те и барин!

Зензинов потянулся было опять налить, да глянул на Кольцова – и испугался. Стиснув зубы, он сидел бледный, с закрытыми глазами; поперек лба чернела толстая жила, щека под глазом дергалась.

– Эх, дурашка, – наливая стаканчик и поднося его Кольцову, ласково сказал Зензинов. – Выпей, легше станет… Право, легше!

7

Это, точно, была Дуня.

Она пырнула пьяного Бехтеева его же охотничьим ножом, убежала и кинулась в пруд, да ее вытащили, связали и привели к барину. Отставной майор был труслив, такого отпора он не встречал еще никогда, и, хоть ранка была пустячная, царапина просто, – он лежал на диване, обложенный подушками и примочками. Взглянул на связанную Дуню и отвернулся, охая.

– Приведите Тютеньку, – простонал.

Пришел Тютенька. Это был дурачок лет сорока, оборванный, грязный, с идиотской улыбкой на безбородом бабьем лице. Тютенька хвастал, что он природный донской казак, очень гордился этим и носил старые затрепанные штаны с полинявшими лампасами. Он очень неясно и неверно говорил, гугнявил, коверкал слова и все мужского рода называл в женском, а женского – в мужском. Над ним смеялись дворовые люди и дразнили его Казаком и Тютенькой.

– Тютенька! – умирающим голосом позвал Бехтеев. – Хочешь жениться, Тютенька?

– Посяму ня так? – глупо улыбаясь, прогугнявил дурачок.

– Так вот же тебе невеста! – указал Бехтеев на Дуняшу.

– Эх ты, баба какой! – обрадовался Тютенька. – Спасибо, отец, хоросый баба, я отслузу…

Бехтеев приказал сыграть свадьбу завтра же, а до тех пор беречь невесту и глядеть за ней в оба.

– А то она бешеная, – сказал он и зажмурился, показывая этим, что с делом все кончено, он устал и желает отдохнуть.

8

Вот так Дуняша и была выдана замуж за казака. Все это: продажа, барин, замужество, дурачок Тютенька, – все это до того потрясло ее, что она как бы перестала понимать и осознавать происходящее вокруг нее. Она замолчала и сделалась смирной. Покорно пошла к венцу, покорно села с мужем в телегу и поехала на выселки.

Чтобы ничто не напоминало о Дуне, Бехтеев решил отослать и Пелагею, только в другую, дальнюю деревню, под Ростов. Когда перед отъездом Пелагея пришла проститься, Дуня, не узнавая матери, так поглядела на нее, что Пелагея все поняла и заплакала.

Бехтеевские выселки были местом, куда ссылались провинившиеся люди. Среди голой степи стояли три убогие избенки, колодца не было, за водой ездили в балочку верст за пять, и летом негде было укрыться от страшного зноя, а зимой, занося избы до самых крыш, дико завывали бураны, бродили отощавшие и злые стаи степных рыжеватых волков.

Сперва Тютенька, по дурости, не сообразил, почему его определили на выселки. В усадьбе, хотя все сторонились его и дразнили, было весело и была хорошая еда, а на выселках жилось трудно. Тютеньке дали землю и велели засевать и убирать ее. Земля была трудная, солончаки, а он не привык к тяжелой крестьянской работе и все делал или плохо, или вовсе ничего не делал. Управитель приехал, поглядел на Тютенькино хозяйство и велел ему собираться с ним в усадьбу. Тютенька обрадовался, думал, что его возьмут с выселок, но оказалось, что управитель привез его для того, чтобы высечь, и его действительно высекли и прогнали назад.