Жизнь. Книга 1. Все течет - [37]

За все услуги: пять рублей в месяц – товаром из лавки. Аванс: сегодня товару на полтора рубля.

Обсуждение условий заняло около часа, и не меньше – пробный урок с детьми, и подсчёт выручки за вчерашний день, и вычисление процентов на долг закладчика, чьё имя не было упомянуто.

Выполнив всё, Варвара, однако, не услыхала похвал. Но Фома, смекнув, хорошо видел выгоды сделки. Он торжественно объявил, что «благодетельствует», принимает предложение Варвары, хоть «и себе в убыток: одно разорение!» – но прежде должен задать ей важные, необходимые вопросы: верит ли она в Бога? во святую Троицу? Нет ли у ней жидов-друзей? Уважает ли родительницу? начальство? Почитает ли превыше всего царя? Знает ли, что воровство – величайший грех, за который полагается вечность кипеть в смоле в аду?

Затем он предостерёг её от «политических» – «зверский народ», на коих должно тайно указывать полиции или хоть ему, Камкову, а он, по знакомству, донесёт кому следует.

Наконец, полураздавленная усталостью, волнением и страхом грядущей ответственности, Варвара была допущена в лавку за товаром «в аванс». Сам хозяин провёл её по длинному коридору – грязному и узкому, тоже заставленному ящиками. По внутренней лестнице они затем спустились в помещение бакалейной лавки, а за ними гуськом – так был узок коридор – следовала семья Фомы.

Сказать правду, ночными бдениями, дневными страхами расплачивался Фома за своё скопленное богатство, ожидая однажды быть ограбленным или даже убитым. Не раз угрозы бросались ему в лицо, проклятия «до седьмого колена». И хоть тех людей – больше пьяниц – по его просьбе должным образом «стращала» полиция, но сослать человека в Сибирь за одну угрозу было невозможно. И Фома знал, что «враги» копошатся где-то поблизости от него.

Этим постоянным опасением объясняется и архитектура дома – две лестницы к квартире, и крюки, болты, тайные заставы и ловушки к ночи. Отсюда же и обычай – закладчика встречать вчетвером, всей семьёй. Отсюда же и «неугасимая» к иконе и ежегодный молебен Ивану-воину, почему-то признанному хранителем имущества, дабы и небесные силы бдительно охраняли Фому, его дом, лавку и ломбард. Отсюда же и дружба с полицией. Крёстным отцом Тараса был сам исправник, кому Фома льстил, кого угощал и одаривал. Дочке Симке позволялось дружить лишь с дочерьми полицейских.

При появлении хозяина в лавке два приказчика вытянулись в струнку. Покупателей не было. «Лодыри!» – ругнулся Фома и приступил к выдаче Варваре «продуктов». Он выбирал их сам, не спросив, что, собственно, было ей нужно. А когда готов был пакет и перевязан шпагатом, горестно вздохнул Фома и обратился к Варваре с последними словами наставлений.

– Бери! – вскричал он, давая ей пакет из рук в руки. – Вот, я даю тебе благодеяние в этой жизни! Принимай и помни! В день Суда свидетельствуй обо мне. А не то подавишься этой пищей. Как будешь есть – вспоминай: ты ещё не заработала этого, ешь не своё, а наше!

– Ох, и в тяжкое же время живём! – плакалась его жена, глядя с порога лавки вслед уходившей Варваре. – Ну и хитрый пошёл нынче народ! Глядите-ка: эта девчонка будет беспременно миллионщицей. Добрым людям сказать: на грош работы не сделала – на полтора рубля товару домой несёт. Молода ещё, а какая же хитрая: из моей лавки к себе домой мой товар несёт-уносит! Заговорила нас, нагрузилась и ушла! А чьим потом заработано? Эх, тяжко тому жить, у кого душа христианская!..

Фома между тем, тоже тяжко вздыхая, сам, «собственною своею рукою» записывал в «Книгу должников» цифру задолженности Варвары. Затем он трижды вслух прочёл запись, горестно покачав головой.

Полуслепая от слёз, отходила Варвара от лавки. Она шла и плакала, дрожа от рыданий и холода. Ветер гнал её вдоль улицы. Казалось, и этот тусклый день, и пронзительный ветер, и печальный свет солнца, и изрытая колеями дорога – всё стало ещё неприветливей за то время, что она провела у Камковых. Было нечто нарочито холодное, равнодушное к человеку и его горестям в этот час в этом дне. Мир был обнажён и пуст, как пуста и безлюдна была дорога перед Варварой. Вдруг её окликнул человеческий голос: пьяный бродяга стоял на углу, прижавшись к забору.

– Девочка идёт из ломбарда и плачет, – сказал он вслух. – Это в порядке вещей. Девочка! – крикнул он ей. – Запомни дом, имя и час. Придёт день, мы сожжём этот дом, а хозяину срубим голову!

Испуганная Варвара побежала прочь. И вдруг, как иногда это случается в жизни, она ясно увидела себя со стороны.

Это она шла по ухабистой грязной дороге, прижимая к груди пакет. В пакете было немного пищи, добытой тяжёлой ценой. Рассеянный свет тусклого февральского дня скупо падал на её одинокую фигуру. Это было как символ, её судьба, весь смысл и процесс её жизни. Свет, радость, счастье – всё это было не здесь. Это было другое – в иной человеческой жизни, на которую у неё, у Варвары, не было права, и цель не в том, чтоб желать их, этих благ, а в том, чтоб суметь от них отказаться.

Глава XIII

Варвара сделалась рабою Камковых.

Ежедневно после школы она отправлялась к ним и домой возвращалась поздно вечером, голодная и совершенно разбитая от усталости. Время шло, и, к удивлению Варвары, возрастал не заработок, а её задолженность в бакалейной лавке, и над нею начала действовать камковская магия. Полуиспорченные продукты, обмылки, обломки, огрызки, остатки давались Варваре – не тогда и не то, что ей было нужно, а когда это было выгодно Фоме, цена же записывалась «настоящая».