Жизнь и творчество С. М. Дубнова - [31]

Спустя некоторое время такие собеседования стали организовываться и в Одессе. Писатель, несмотря на переобременение литературной работой, считал своим долгом постоянное общение с колеблющейся, ищущей молодежью. "Чувствую писал он - что в такое время я одной литературной деятельностью не исполняю своих обязанностей по отношению к народу: нужно (96) будить мыслящих работников - пусть поддержат, пусть спасают дух народа". Возник план организации историко-литературного студенческого кружка, но спешная работа надолго отвлекла С. Дубнова от участия в собраниях молодежи, а тем временем члены кружка рассеялись - одни примкнули к сионистской партии, выработавшей свою конституцию на первом Базельском конгрессе, другие - к только что зародившемуся Бунду.

В статьях этого периода, печатающихся в "Восходе", развиваются подробно и всесторонне те мысли, которые были темой собеседований. Писатель доказывает, что идея строительства культурных центров в диаспоре вполне осуществима; ее сторонники исходят из существующего и тянут далее многовековую нить истории еврейства, в то время как сионисты создают утопический идеал новой Иудеи; созданная историей духовная территория реальнее, чем несуществующая земельная.

Дань, которую писатель платил общественности, не мешала ему продолжать собирание материалов. Самым верным сотрудником в этом деле был Владимир Дубнов: часто наезжая в Одессу из соседнего города, где он работал в качестве школьного учителя, Владимир прилежно рылся в городской библиотеке и делал выписки из старинных русских изданий. Младший брат делился со старшим своими литературными планами и всегда находил чуткий отклик. Неудачник в личной жизни, Владимир умел всецело проникаться волнениями близких людей и помогать им бескорыстно и самоотверженно. Семен ценил это; дни, которые брат проводил в его доме в серьезных беседах или играх с детьми, он считал самыми лучшими в своей одесской жизни.

Обсуждая планы работы, братья неоднократно возвращались к вопросу - имеет ли смысл обработка одной какой-либо области истории, если до сих пор нет общего курса еврейской истории на русском языке. Попытка перевести Греца закончилась в свое время провалом; но на Западе существовали наряду с крупным трудом Греца более скромные работы, как, например краткая "История еврейского народа" д-ра Бека и двухтомный курс М. Бранна, профессора бреславльской семинарии. Обе эти книги нуждались в переработке: Бек был слишком элементарен, Бранн сводил историю народа к истории раввинской науки. С. Дубнов в конце концов решил издать однотомный сжатый курс еврейской (97) истории, в основу которого были бы положены труды обоих ученых. Но чем больше он втягивался в работу, тем сильнее становилось желание сбросить тесные путы и излагать историю по источникам и специальным монографиям. Объем книги расширился, и вместо одного тома материал пришлось расположить в двух. Когда книга вышла в свет, Ахад-Гаам заметил, что имена немецких ученых оказались псевдонимами настоящего автора.

Усердно работая над компилятивным трудом, автор старался урвать время для оригинальных исследовательских работ. Очерки о ритуальных процессах и о евреях в эпоху реформации в Польше основаны были на новых материалах. Статья о франкизме, напечатанная в "Восходе" в 1896 году, являлась коррективом к давней юношеской работе; постоянному читателю становилось ясно, какой большой путь пройден писателем с 1883 г. Десятки новых увлекательных тем копошились в мозгу, но для них не хватало времени: издание двухтомного труда требовало типографских и экспедиционных хлопот. С. Дубнов с горечью сознавал, что он неприспособлен к выполнению этих деловых задач. Материальные его расчеты тоже не оправдались: низкая цена книги свела к минимуму авторский гонорар. Напряженная двухлетняя работа не избавила писателя от острых материальных забот и сильно подорвала его здоровье. - "Припадки головокружения, - пишет он в автобиографии - чередование нервного возбуждения с угнетенным состоянием и каким-то болезненным безволием - все это свидетельствовало о глубоком нервном расстройстве и необходимости продолжительного отдыха. Я чувствовал такой упадок сил, что не мог даже совершить ту научную экспедицию по черте оседлости, которую наметил себе раньше в виде отдыха по окончании большого труда". В конце концов, писатель решил использовать для лечения небольшую субсидию, ассигнованную Обществом Просвещения в связи с пятнадцатилетием его литературной деятельности. Накануне поездки заграницу он уехал на несколько недель в родной город.

(98)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

МЕЖДУ ПУБЛИЦИСТИКОЙ И ЛИРИКОЙ

Миг еще - и нет волшебной сказки,

И душа опять полна возможным ...

А. Фет

Родной город встретил странника мягкими бликами солнца на молодой зелени городского бульвара, птичьим гомоном в ветвях старых кленов. Северная медленная весна - радостно было вдыхать ее горьковатые, свежие запахи после семилетней разлуки. Мать, вышедшая на крыльцо, постаревшая, съежившаяся, в мешковатой черной кофте, прослезилась, обнимая морщинистыми руками бледного сына и румяную внучку. Застенчиво улыбались гостям немолодые приветливые сестры. Комнаты были маленькие, уютные, с аккуратно разостланными половичками, с окнами, раскрытыми в нежную зелень сада. Но приезжему гостю не сиделось дома: он горел нетерпением увидеть сам и показать дочери места, с которыми связаны были воспоминания детства. С волнением вошел он в кагальный бес-мидраш, где в былые годы читал нараспев тексты Библии и Талмуда, а потом декламировал стихи Лебенсона. Тени прошлого неотступно сопутствовали ему. "Смотрю, воспринимаю и припоминаю - писал он в дневнике - и что-то бесконечно грустное и вместе с тем бесконечно отрадное чудится мне в этой тихой, полусонной жизни еврейского царства, которого ... не разрушить никакими гонениями и погромами. Я был на Шульгофе: те же жалкие дома, оборванные ребятишки на улицах, полусонные женщины, прикорнувшие на порогах своих лавчонок, те же заунывные голоса из хедеров и иешив".