Жизнь и труды Клаузевица - [43]

. Кто должен поступать в действующую армию, и кто мог быть изъятым? Этого не знали, а решения ревизионных комиссий были скандальны. «Бедняки становятся солдатами, а богатые остаются дома»[233]. В результате бедные презирали правительство, и богатые ему льстили, так что все население развращалось благодаря ошибкам самих же властей. Клаузевиц предлагал систему жребия, «чего требовал и сам народ». Приведенное нами расхождение с Бойеном характерно для склада ума и миросозерцания Клаузевица: будучи очень гибким и, казалось, уступчивым в вопросах политики и крупных военных, он был очень настойчив, точен и консервативен в вопросах внутреннего порядка, особенно в военных.

Подводя итог трудам Клаузевица за 1815–1818 гг., мы должны сказать, что они для него как военного теоретика и философа не составляли резкого уклона от главной колеи его умственных устремлений. Но все же по своей природе они были не совсем однородны с главной темой его жизни — стратегией на основах философского понимания войны. Данные три года расширили мысль и кругозор Клаузевица, но едва ли углубили таковые в основном ходе пониманий.

Двенадцать лет во главе Военной Академии (1818–1830)

1818–1830 гг. Клаузевиц оставался в Берлине в качестве директора Общей военной школы в течение двенадцати лет. Это место доставил ему Гнейзенау, надеясь открыть для своего друга более широкое поле деятельности. Несомненно, Гнейзенау оказал большую услугу, если и не своему другу, то, по крайней мере, военному миру, ибо только на посту директора и в обстановке школы Клаузевиц мог набросать свой бессмертный труд. Правда, для академии роль Клаузевица не оказалась крупной, она свелась к чисто административным функциям; учебное дело было вверено научной комиссии[234]. Но об этом тем менее придется пожалеть, что Клаузевиц, по-видимому, не обладал особыми педагогическими дарованиями, был жесток и суров, да, кажется, и малодоступен. Вскоре после своего вступления в должность Клаузевиц подал Бойену докладную записку, намечавшую некоторые реформы по Академии. Он находил, что последняя слишком походила на университет, что офицеры в ней, подобно студентам, были свободны работать по своему усмотрению или совсем ничего не делать, а между тем по их прежней подготовке они были менее способны, чем студенты к личному труду и к оригинальной мысли. Отсюда сделано было заключение, что преподавание должно было иметь в Академии профессиональный характер и скорее практический, чем отвлеченно научный, что курсы должны быть регламентированы, что необходимо контролировать тетради учеников, словом, руководить Академией как гимназией. Среди частных пожеланий стоит упомянуть о требовании введения курса логики[235].

У нас нет сведений о судьбе записки, но, принимая в расчет эпоху, а в частности личные особенности Бойена, трудно предположить ее практический успех.

Был момент, когда поднимался вопрос о предоставлении Клаузевицу дипломатического поста у какой-либо из держав, и он чувствовал себя для этого пригодным, но проект не получил своего осуществления, и директор Академии остался на своем посту.

С годами Клаузевиц становился более молчаливым, мрачным и замкнутым. С гражданскими чиновниками он не вел знакомств и кончил тем, что возымел против них что-то вроде неприязни. «Я никогда не был их врагом, но, старея, я чувствую, что становлюсь им; ибо у этих филистеров столько пустоты, спеси и глупости, что есть из чего прийти в отчаяние»[236]. Да и в армии, со смертью Шарнгорста в 1813 г. у него остался один друг в лице Гнейзенау, которому он неизменно писал письма.

Итак, будучи директором Академии, но в то же время свободный почти от обязанностей, с этим связанных, живя в Берлине и в культурной обстановке той же Академии, оторвавшись от излишних бытовых общений, Клаузевиц естественно располагал большим досугом и большими удобствами для умственной работы. Отсюда понятно, что с этой эпохой связаны его наиболее крупные работы, а также и его главный труд «О войне», сделавший его имя знаменитым.

Наша задача — подвести биографическую базу под главный труд Клаузевица — этим могла бы считаться и оконченной, но, так как во время уже занятий этим трудом автор его создал и другие работы, органически с ним достаточно связанные, да и сами по себе очень интересные в смысле освещения эпохи, а главным образом самого творца, мы считаем нужным несколько дополнить наш анализ.

Незамкнутый круг его идей

Ряд этих работ обсуждает вопрос о ландвере, организованном в 1815 г. военным министром Бойеном. Как известно, ландвер поднял против себя бурю возражений[237], и спасти эту крупнейшую военную организацию было делом немалой общественной важности. Клаузевиц, верный заветам Шарнгорста, был решительным сторонником ландвера, и мы видим, с какой ясностью мысли и смелостью он выступил против всеобщего потока осуждения.

Это не значило, что он всецело сходился с Бойеном относительно ценности ландвера. Военный министр, человек меньшего историзма и не столь точный реалист, склонен был к оптимизму, которого Клаузевиц не разделял. Бойен надеялся, что с падением энтузиазма с 1815 г. люди ландвера, при полном мире, внесут в военные упражнения высокий дух самоотвержения