Жизнь и судьба Василия Гроссмана ; Прощание - [96]

Тов. Казакевич:

Товарищи, я могу сказать, что та критика, которая была в мой адрес вчера на нашем собрании и сегодня, была товарищеской критикой и я ее приемлю, как товарищескую критику, которую я продумаю придирчиво по отношению к себе.

Я не могу сейчас развернуто говорить о своих ошибках — все это обсуждение случилось за последние два дня, и мне трудно мотивированно сказать об этом что-либо. На секции прозы при более широком обсуждении я смогу сказать об этом развернуто. А сейчас могу только сказать, что критику я приемлю, сделаю из нее все выводы, — может быть, для этой вещи, а может быть, и для будущих вещей, которые я пишу и буду писать.

Это то, что я могу сказать сейчас.

Из заключительного слова А. А. Фадеева:

Товарищи! Я считаю, что обсуждение, которое произошло, принесло несомненную пользу. Оно было содержательным и звучало так, что члены Президиума и наш актив правильно поняли все вопросы, и по существу мне особенно полемизировать не с кем.

Товарищи с различных сторон разбирали вопросы, которые я поставил, и с этой точки зрения от меня ничего не требуется в заключительном слове. Хочу остановиться только на нескольких моментах.

Когда был перерыв, мы разговорились с товарищем Грибачевым, и он сказал: «Я согласен с твоим выступлением, но обычно, когда ставился вопрос об опасности, говорилось — какая же опасность является главной». Он, правда, сказал, что время изменилось и идейные течения, которые выступают против нас, они смыкаются. Действительно, «новорапповское» течение может считаться «левым», но вы знаете, что «левые» новорапповцы смыкаются с «правым» Гурвичем. Так что здесь ставить так вопрос нельзя. А главная опасность — это та, с которой перестают бороться, — говорил нам товарищ Сталин.

И тот человек, который хочет признавать свои ошибки, лучше ему не вдаваться в мотивы субъективные — почему он ошибся, так как народу это все равно. Несомненно, что была допущена ошибка и в отношении статьи Гурвича, и с романом Гроссмана. Это ошибки, которые дали пищу нашим идейным противникам и являются таким образом ошибками идейного порядка.

Но имейте в виду, что в тот период, когда мы либеральничали, все те силы, которые были заинтересованы в этом, воспрянули духом, и эта опасность очень оживилась. Это мы почувствовали на целом ряде заседаний, в ряде выступлений. Это показывает, что мы недостаточно громили все эти враждебные политические группы. Люди почувствовали послабление, и отсюда это пошло. Не все люди, конечно, но те, которые являются сознательными врагами, которые для этого работают, чтобы прорыв расширить. И вот когда мы перестали с этим бороться, посмотрите, какая от этого выгода новорапповцам, какая невероятная выгода при этих условиях!

Все мы ошибались в этой связи. И всех замарать, сказать, что это участники этой диверсии, что это космополиты и так далее, всех смешать — вот как действуют наши литературные критики.

Да, мы «ударная бригада» мирового движения, у нас враги вовне и внутри, они любую щель используют против нас. Внутри они в тысячу раз слабее нас. А вы подумайте, как в такие дни враг мог спутать все и смешать только потому, что я и Твардовский, главным образом, ошиблись в этих вопросах. Если бы мы не поняли, что мы ошиблись, и дали бы в эту щель противнику пролезть, тогда все спуталось бы. Вот эти люди, новорапповцы, могли бы тогда сказать, что и Твардовский и Фадеев — это космополиты. И смешалось бы все. Началась бы свалка. И эти ничтожные люди, мусор вокруг литературы, смогут нами командовать, если мы не поставим этого вопроса. Даже за Комиссаржевского мы должны отвечать. Мы должны так поставить нашу критику и самокритику, чтобы поднять литературу на более высокую ступень. Мы должны критиковать недостатки друг друга.

У нас серьезные недостатки имеются в драматургии. После первого урока, который мы получили в драматургии, у нас еще много осталось недостатков. Писатель вообще чувствует, откуда идет эта критика, если его не путает человек, стоящий на чуждых ему позициях.

Я согласен с той критикой, которую сделал Симонов в отношении пьесы Софронова «Иначе жить нельзя». Но Софронов недоволен этой критикой. Но здесь такое положение. Надо было сначала ударить по Комиссаржевскому, а потом уже надо было сказать — и даже много сильнее — в адрес Софронова. Тогда ему трудно было бы спорить. Он понял бы, что тот человек ломает ноги неизвестно в чьих интересах, а вот этот человек — другой, он его критикует, наверное, потому, что предостерегает его от ошибок, что любит его, любит литературу, поэтому и говорит правду…

Я сказал, что сомневаюсь, что надо давать премию таким произведениям, — это другое дело. Я прямо на Комитете по Сталинским премиям говорил, что таким пьесам премии давать не следует, но я всюду скажу, что надо рекомендовать, чтобы театры ставили эти произведения, так как они заслуживают положительной оценки. <…>

Так что, хотя мы и совершили крупные ошибки, из них мы можем извлечь очень полезные для нас уроки. Поэтому я завершаю тем, с чего начал. Программа нам дана хорошая, руководство партии за нами обеспечено. Мы должны работать на основе критики и самокритики, работать коллективно, поднимать литературу на все более и более высокий идейно-художественный уровень и помнить, что сейчас главным нашим направлением будет критика и самокритика, что мы больше будем отмечать наши недостатки. Но не надо давать примазываться нашим идейным противникам и путать наши карты, а разоблачать своих идейных противников, не давать им мешать правильным голосам. Неясность линии — эта опасность всегда бывает при групповщине, когда людям непонятно, что противник путает карты.