АННА БЕРЗЕР
ЧЕРНАЯ ЯМА
Краткий, но богатый событиями и фактами период "захваливания" романа "За правое дело", таким образом, начался в октябре вместе с окончанием романа и выдвижением на Сталинскую премию, с успевшими появиться первыми рецензиями. И продолжался в течение октября, ноября и декабря. Он как будто был благополучно подтвержден в конце 1952 года в интервью Твардовского "Литературной газете".
Тогда же стало известно, что роман принят к изданию не только Воениздатом, но и "Советским писателем".
16 января 1953 года состоялось обсуждение романа на редакционном совете издательства "Советский писатель". Председатель - главный редактор издательства Николай Васильевич Лесючевский.
Я была на этом заседании и в списке присутствующих названа в самом его конце. Но стенограмму эту я тогда, конечно, не видела. И надо, чтобы так случилось - и Василий Семенович в больнице вместе с другими материалами отдал мне и ее. Велел и прочитать, и сохранить.
Хочу добавить, что сама я в это время работала в издательстве (вернее, именно в эти месяцы меня оттуда изгоняли за сионизм).
Во главе редакции прозы стоял Кузьма Горбунов - автор давно написанного и неудобочитаемого романа "Ледолом". Темный человек, с черной гривой волос, черными глазами и кривоватым ртом. Он ничего и никогда не читал, но ненавидел до того евреев, что не мог их терпеть в своей комнате ни одной минуты. А если кто и входил к нему обманным путем, то все его друзья и подруги из соседних редакций отпаивали его потом сердечными каплями и коньяком.
Таким же был и директор издательства - М. Корнев. А Лесючевский сам антисемитом не был, но имел душу злобного садиста, тешил ее в эти годы террора и чинил в издательстве расправу за расправой, выкидывая верстки и книги. Меня он вызывал в свой кабинет через день - именно в эти дни, изматывал душу многочасовыми допросами (оказался большим мастером). Он доказывал, что в чужой статье, которая шла по редакции критики, в то время как я работала в прозе, в этой, повторяю, чужой статье, я нарочно и специально благородные слова русского человека передала американскому пирату. Следствие тянулось, как мне кажется, долго... Я до сих пор не знаю - ошибка это или они сфальсифицировали ее. Меня обвинили в прямом вредительстве... Они каждый день создавали "дела" - вокруг книг и вокруг людей, Много лет изводили Елизавету Рувимовну Рамм, святого человека... Тоже редактора. Ее истребляли в течение многих лет, а на меня особенно накинулись именно в эти месяцы, в конце 1952 года. Елизавета Рувимовна умерла от этого, не выдержало сердце.
Статью для сборника написал замечательный критик, я его хорошо знала... Перед тем как отнести в редакцию критики, в которой я не работала, он попросил меня прочитать статью и сказать, что я о ней думаю.
Потом ее редактировали бесчисленное количество раз, кромсали (по его словам) диким образом множество людей. А я ее с тех пор не видела и не знала, что с ней. А они - во главе с Лесючевским - орали, что я тайком залезла в статью и нарочно возвеличила "американского бандита"... "Она слишком квалифицированна, чтобы сделать это случайно", - вопил Кузьма Горбунов.
Страшно даже вспомнить... А я ведь не такая трусливая. Автор статьи был на грани разрыва сердца (буквально!), объяснял, что я не причастна к его статье, ругал меня за то, что я сказала, что читала.
Приказ об увольнении повесили на доске. Около него становилось дурно не только знакомым, но и совсем не знакомым мне людям.
Не буду писать об этом подробно, я хочу, чтобы читатель представил себе, какая обстановка была в этом издательстве, какие силы клубились... И издательство - только часть мира, клеточка жизни в эпоху террора.
"Они товарища Сталина убили", - кричали женщины в день смерти Сталина в очереди в Гастрономе № 2 на углу Арбата и Смоленской.
Председателем, как я уже писала, был Лесючевский.
А докладчиком (что, как все понимают, очень важно) - старший редактор издательства Клавдия Сергеевна Иванова. Говорили, что она прославилась на войне и вернулась с фронта в издательство, где работала раньше. Про войну я не сумела у нее расспросить, но в "Советском писателе" не было человека мужественнее и справедливее, чем она. Нужно ведь помнить всех людей, а Василий Семенович добром поминал ее всю жизнь...
А сколько заботы видела я в те дни от нее. Вызывая меня на улицу, она считала возможным и необходимым рассказывать мне все, что говорили обо мне на всех закрытых и открытых партийных собраниях: чтобы я понимала все и ко всему была готова. Она звала меня к себе домой, мы долго гуляли по улицам... А когда умер Сталин, позвонила по телефону и сказала, вздыхая и, кажется, рыдая: "Теперь, может быть, тебе будет легче..."
Клавдия Сергеевна Иванова в этих обстоятельствах не случайно оказалась редактором романа Гроссмана. Ее задача - провести роман через редсовет. Она уже написала свое редакционное заключение. Она встречалась с Василием Семеновичем и ссылается на его слова. Она знает об отношении Фадеева. Говорит открыто и прямо о героическом образе народа в романе "За правое дело".
