Жизнь и смерть сержанта Шеломова - [9]

После майских праздников началась подготовка к рейду. Ездили на стрельбище пристреливать оружие. Молодые сержанты после стрельбы были слегка оглушены: в ушах звенело, и свой собственный голос казался чужим и далеким. Стреляли они плохо, за что получили от командира взвода лейтенанта Пыряева шестикилометровый марш-бросок по горам. Старики бежали, материли лейтенанта по-черному и прикрикивали на молодых, чтобы те не отставали. Молодые задыхались и хрипели (в учебке они бегали не больше трех километров, и те — срезали петлю и курили в кустах, пока прибегут остальные).

Митя поглядывал на Вовку. Тот дышал тяжело, прерывисто, лицо покрылось пятнами, он часто спотыкался, казалось, вот-вот упадет и не встанет. «Удивительно, как он еще держится с его жирком». Митя закинул Вовкину руку на плечо и потянул за собой.

Прибежали в темных от нота гимнастерках, еле передвигая ноги, но вовремя уложились, и Пыряев разрешил отдыхать до обеда, сказал, что завтра они получат боеприпасы и продукты на рейд, а сегодня — чистить оружие и постирать внутреннюю палатку-бельник.

После обеда старики занялись стиркой пропитавшегося пылью и потом «хэбэ», а им, молодым, было приказано снять посеревший и выцветший бельник и пойти к ручью пошоркать его.

Пока Вовка, Кадчиков, Мельник и Маляев пытались содрать бельник с досок и гвоздей, Митя взял котелок с супом, кусок белого хлеба и зашагал в парк.

На следующий день после приезда он получил постоянное поручение — носить еду Кольке Широкову, водиле, охранявшему бронетранспортеры в парке. Коля поссорился чуть ли не со всем взводом, потому что не мог терпеть издевательства над молодыми и однажды даже чуть не подрался с Ферганой из-за Маляева, после чего вынужден был перебраться в бронетранспортер вместе с постелью якобы для того, как объяснили лейтенанту, чтобы не свинтили какую-нибудь деталь с «бэтээров» (и действительно свинчивали).

Митя подолгу сидел с Колей в машине: курили, разговаривали о гражданке. Коля вслух мечтал, как приедет в родной Ленинград и в первый же вечер пойдет в кабак, снимет бабу. Потом они латали бронетранспортер, и в палатку Митя приходил к ужину, за что его бивали, но права носить Широкову еду не лишали.

Коля ждал дембеля, крестиком зачеркивая даты в маленьком календарике, и при этом тяжело вздыхал. В июне придет «заменщик», водила-чижик, прослуживший всего три месяца, придется его учить.

Митя прошмыгнул в полуоткрытые ворота парка и запылил по дороге к столбам, у которых стояли их бронетранспортеры.

— Сержант, стой!

Митя оглянулся. Из-за стоящего на дороге «уазика» он не заметил зампотеха полка, толстого майора в комбинезоне, говорили, что зверь, однажды заставил водителей ползать между бронетранспортерами по-пластунски.

— Товарищ сержант, ко мне!

Митя подбежал.

— Что это у вас в котелке, товарищ сержант?

— Суп, — Митя понял, что Колькин суп пропал.

— Я этим сукиным дедам покажу, как свинарник из парка устраивать! — заорал зампотех. Он вырвал котелок и выплеснул содержимое Мите под ноги. — И скажи спасибо, что я тебе его на голову не вылил! А дедушке своему скажи, что супа больше не будет ни-ко-гда! Я дежурному по парку скажу, чтобы на головы вам выливал! Понял?

— Так точно, товарищ майор. — Он взял пустой котелок и, ругаясь вполголоса, пошел к «бэтээру».

Люки были закрыты. На башне бронетранспортера сидел голый по пояс парень, судя по виду, такой же, как он, молодой, и жевал хлеб.

— Широков пошел в аккумуляторную, ты его подожди здесь, — сказал парень. Он помолчал немного. — Видел я, как зампотех тебя выловил, он здесь с утра житья не дает — к рейду готовит.

— Ты откуда родом?

— Я — из Мценска. Знаешь? Старый такой городишко, больше тысячи…

— Эй, урод; сюда иди! — донеслось из открытого люка.

— Кемал, — прошептал парнишка и, соскочив с башни, исчез в люке.

Вскоре подошел Коля. Он не расстроился, сказал, что у него в «бэтээре» две коробки сухпая с прошлого рейда и что плевать он хотел на приказы зампотеха.

Когда Митя вернулся в палатку, бельник уже сняли, и в палатке было темно и неуютно. Пока снимали, сломали деревянный каркас — доски оказались трухлявыми.

Шафаров вызвался показать им место для стирки. Он взял с собой на всякий случай автомат. «Можно будет заодно постираться», — подумал Митя, вытаскивая из-под кроватей ведра, щетки, куски мыла.

Взвалив бельник на плечи, они вышли из полка и зашагали по дороге в гору, к небольшой тутовой роще.

На обочине дороги, среди деревьев, стояла плоская железобетонная коробка, сбоку торчала большая керамическая труба, из которой лениво текла ледяная прозрачная вода, уходя ручьем вниз по склону. Под водяными струйками шевелились позеленевшие камни, они сочно светились под водой; обвевая прохладой, печально шелестела над ручьем запыленная блеклая листва тутовников. Мимо пыхтели расписанные узорами афганские «бурбахайки». Забитые ящиками, мешками, бревнами, они натужно заползали на гору, на ходу выскакивали мальчишки с ведрами и, зачерпнув из ручья воды, заливали дымящиеся радиаторы.

Во время стирки вокруг собралась орава мальчишек. Одетые, как и взрослые, в широкие, закрученные вокруг пояса легкие штаны и длинные рубахи навыпуск, с потрескавшимися от грязи руками, они галдели, ссорились между собой, топали босыми ногами и всем своим видом напоминали воробьев, купающихся в пыли.