Жизнь и приключения Сергея Сельянова и его киностудии «СТВ», рассказанные им самим - [50]

Есть распространенная версия о том, что, мол, Балабанов снимал по очереди – один фильм авторский, другой – коммерческий. Но если такая схема и имела место, то недолго. К тому же коммерческий фильм от авторского отличался в случае Балабанова не слишком сильно. Да, «Брат» и «Брат-2» имели большой успех, но скорее репутационный, чем рыночный, просто потому, что кинотеатры в то время приносили очень мало. На круг можно было вернуть затраченное. А можно было и не вернуть. Сельянов тогда знал, что фильм не сможет принести прибыль, но его она и не волновала – прибыль он получал в других местах.

В общем, начали снимать «Реку», потому что Балабанов знал, как это сделать. В подготовительном и съемочном периоде поначалу все шло своим обычным для кино сложным чередом.

Обозреватель «Новой газеты» Лариса Малюкова рассказала, как была найдена актриса на главную роль. «Балабанов пришел в Якутский драматический театр и описал характер Мергень. Тут же в один голос все сказали: да вот она точно такая – актриса Туйара Свинобоева. 27 лет. Славилась нелегким характером. Она приехала на съемки закрытая, собранная в кулак. При этом из нее будто бил фонтан скрытой энергии. Балабанов, верящий, что подобную энергию впитывает пленка, постепенно стал переписывать сценарий. Выстраивать все на нее.

Сцены с Мергень наэлектризованы, словно сняты под особым напряжением. Чуть ли не каждый вечер режиссер с ней подолгу разговаривал. Понемногу она оттаивала. Рассказывала о семилетней дочке, которую растила без отца, с бабушкой. О своем трудном житье в общежитии в Якутске, работе в Якутском театре. Леша говорил: „Туйара, сыграешь роль, и поедем мы с тобой в Канны. Будешь звездой. Ты можешь…“»

Туйара Свинобоева, как и Сергей Бодров, повела сценарий за собой, и как и в случае с «Братом», Балабанов вытягивал из актрисы «настоящее».

С чем не повезло, так это с погодой – в фильме четыре времени года, сняли осень и весну, лето собирались снимать на следующий год, но на зиму рассчитывали. А зима не наступала. Тамара Фрид вспоминала: «В Кандалакше мы пробыли месяца два, но съемочных дней было не так много – около 20. Первый день был просто замечательным. Красота необыкновенная: сопки, какое-то невероятное осеннее солнце, тепло. Якуты на массовку приехали с детьми. Сначала все шло хорошо. Балабанов – человек мобильный, всегда быстро снимает, не любит растягивать. Мы выезжали рано, приезжали поздно, потому что почти не были связаны со светом – в основном действие происходило внутри юрты. Но после того как быстро сняли осеннюю часть, наступила полоса ожидания, что всех ужасно раздражало. Ждали снег, а его все не было. Мы маялись. Маленькая гостиница в маленьком городке, ходить особо некуда. Сидели друг у друга в номере или по очереди играли в настольный теннис. Перечитали все книги, которые у нас были. Хотелось или домой, или работать. Уже начали сходить с ума, как, наконец, пошел снег. Только он покрыл землю, мы тут же начали снимать».

Никаких особых предчувствий тогда не было, да и быть не могло, все нормально складывалось, простои неприятны, но они бывают. Это спустя 14 лет, в 2014 году Сергей Астахов вспоминал в интервью Марии Кувшиновой: «Я был против начала съемок. Балабанов был в аварии до этого, еле говорил. Надю звал[13] – у него пистолет был игрушечный, он трещал, и она шла на треск. И много вещей было против фильма. Мы преодолевали какие-то невероятные трудности. Были постоянно знаки, чтобы мы не снимали. Один из главных – мы сняли все, что должны были снять осенью, и ждали снега. 30 дней ждали снега. Группа сидела в Кандалакше, народ спивался. А снег уже должен давно быть. Мы за Полярным кругом, ноябрь. Дождь идет, и все. Много таких знаков было. Много людей болело». Но я думаю, что это последующие события наложили специфическое восприятие на прошлое.

Кстати, у Надежды Васильевой в 2003 году были совсем другие наблюдения: «Сценарий „Реки“ я читала в дневном поезде между Питером и Москвой. Я за час прочла, и все остальные четыре часа, пока мы ехали, плакала и думала, что если Леша снимет этот фильм, моя мечта, наконец, осуществится. Я люблю, когда зритель в кино плачет. Но сама на таких трогающих душу фильмах почти никогда не работала. Только на фильме „Про уродов и людей“ чуть-чуть пострадала, а все остальные у меня были… как бы это сказать? Красивые, что ли, – модерн, костюмные драмы, комедии… Работа сама по себе была увлекательной, но надрыва душевного я при этом не испытывала. А мне хотелось отвлечься от своих костюмов, пожалеть героев, посочувствовать им, задуматься об их жизни. И потому „Река“ – чувственная и правдивая – так дорога для меня. Ни на одном фильме я не работала с таким щемящим чувством любви и жалости к его героям.

Жили очень хорошо. Группа у нас была сплоченной. Мы даже детей своих туда привезли, они играли недалеко от съемочной площадки. В лесу построили целый городок, все сделали для того, чтобы нам было удобно – поставили плиту, мы пекли блины, костры разжигали, картошку пекли. Пока не пошел снег, собирали ягоды и грибы. Потом лед на озере появился – такой прозрачный-прозрачный, подо льдом рыбы плавали. Их глушили бревном, варили уху. Снеговиков лепили. Якуты часто пели, у них великолепное горловое пение. Туйара потрясающе подражала птицам… В общем, наша жизнь очень походила на ту, о которой мы снимали кино. И если бы судьба-злодейка за нас так не взялась, то все было бы просто замечательно».