Жизнь и приключения Сергея Сельянова и его киностудии «СТВ», рассказанные им самим - [45]

Еще я помню свой разговор с девушкой, которая была что-то вроде директора с американской стороны, той менеджерской группы, которая должна была нами заниматься, и она спросила, между прочим, легко, светски, как о само собой разумеющемся: „А вы деньги уже все подняли?“ И я также легко ей ответил: „Да, конечно“. Хотя вообще это совсем не мое – выдавать желаемое за действительное. Но холодный пот, который меня прошиб при этом ответе, я тоже помню. Ну а что было делать? Сказать: „Нет, дорогая“? Все бы тут же и прекратилось.

Были какие-то товарищи, которые мне давали деньги, не партнеры, а просто выручали, так что все риски оставались на мне. Давали в долг, без процентов, естественно. Проценты – это не мой метод, потому что в нашем государстве они настолько чудовищны! Не то чтобы в моей жизни этого не было, было, и было достаточно, но думая о картине, – это последнее средство. Тем более, что это тоже не так просто. Так что я всегда, в общем, снимаю на свои, плюс государственная поддержка. Но в этом случае ее не было. И я не помню, чтобы я ждал этих денег, хотя, кажется, мы подавали заявку, и было заседание в Госкино, на котором Валера Приемыхов, который был членом экспертного жюри, отстаивал нашу картину и после сокрушался, что нам ничего не дали. Так что я собрал все, что у меня было, и взял в долг все, что мог. Я был на фильме единственным продюсером, иногда пишут, что были продюсеры с американской стороны; это не так, американская компания просто была нанята нами для выполнения нужных задач».

Однажды в Америке

«Существенную часть переговоров с американцами мы вели с помощью Тобина Обера, англичанина, живущего в Питере, он потом снимал вместе с Владимиром Непевным фильм о фильме. Они с Лешей поехали в Чикаго и нашли там какого-то мужчину из театрально-киношной тусовки. Обаятельный, живой мужик лет 50, водил Лешу по Чикаго, показывал места, обещал сделать все дешево, подключить свои связи… Ну почему бы и не воспользоваться, тем более что снимать по официальной программе в Америке очень дорого. И тип отношений был нам понятен, „Брат“ так и снимался, да и не только.

В следующий раз мы полетели в Чикаго уже вместе, встретились, и мне он показался ненадежным, я сказал про это Леше, он согласился. Мы обратились в другую компанию, совершенно нормальную, опыт у них был, цены разумные. Сказали этому товарищу, что сделали другой выбор. Но этот человек стал звонить и нести Балабанова последними словами. Леша оторопел. Потом стали получать от него электронные письма. Он требовал деньги за сценарий, угрожал, что не допустит съемок, писал, что наш фильм угрожает американскому строю. Мы обратились к американскому юристу, тот написал официальное письмо, что подействовало. Но мы нервничали.

И вот я в очередной раз полетел в Чикаго, мне нужно было отвезти наличными десять тысяч долларов на неотложные расходы. Я положил их в карман, полетел. Тобин проходит паспортный контроль, я иду вслед, вдруг слышу очень грубо рядом со мной: „Go!“ Секунды через две до меня дошло, что это ко мне. Обернулся и увидел спину полицейского, который шел прочь, не сомневаясь, что я следую за ним. Он не счел нужным как-то специально привлечь мое внимание. Вижу, у него в руке мой паспорт, как он у него оказался, я не понимал. Вижу тревогу в глазах Тобина, а сам иду и думаю: ну началось. Этот козел нас заложил. Сейчас найдут эти десять тысяч, будут неприятности, но это еще полбеды. Ведь если я эти деньги не привезу, то и съемки не начнутся, а время поджимает. Могут совсем нам перекрыть кислород. Тут полицейский входит в большую, застекленную со всех сторон комнату, внутри которой еще одно прозрачное помещение поменьше, и могу его разглядеть, и вижу, что он – воплощение плохого полицейского из американских фильмов: кинотипаж „гад с усиками“. Настроение у меня совсем упало. Понимаю, что придется объясняться по-английски, а язык у меня так себе, поэтому пытаюсь заранее вспомнить все слова, которые могут потребоваться. Стою минут 20, погрузился в себя, и вдруг слышу голос: „Сэргэй!“ И вижу, как из этой стеклянной клетки с моим паспортом в руке выходит другой полицейский – „добрый малый“. Таких снимают в семейных лирических комедиях. Обаятельный, славный дядька. Протягивает мне паспорт, а я думаю – не отдаст. И точно, не отдает спрашивает очень добрым голосом: „Зачем вы прибыли в США?“ А я ему: „Видите ли, я – кинопродюсер“, а сам думаю, что же говорить дальше. Но он, услышав слово „кинопродюсер“, расплывается в широкую улыбку, его доброе лицо становится еще добрее, и он вручает мне паспорт и жестами показывает, что я могу идти. Тут я понял, что все обошлось, но почему-то вместо того, чтобы быстро уйти, спрашиваю (а сам тут же думаю, ну и зачем я это спрашиваю): „А в чем дело-то, почему меня задержали?“ Он объяснил, что со времени моего последнего визита в США прошло слишком мало времени, а к тому же я приезжал на очень маленький срок. Поэтому, как я понял, у них были основания подумать, что я наркокурьер или что-то в этом роде. Эту историю я не забуду никогда, очень впечатляющая. Я обычно ее вспоминаю в качестве доказательства того, как в Америке любят кино и тех, кто его делает. Можно сказать, благодаря американской любви к кино мы и наш фильм сделали.