Жизнь и приключения Николаса Никльби - [317]

Подойдя к дому ростовщика, он увидел плотно закрытые окна, спущенные грязные шторы: везде безмолвно, уныло и пустынно. Но таков был обычный вид дома. Он постучал — сначала тихо, потом громко и настойчиво. Никто не вышел. Он написал несколько слов карандашом на карточке и, подсунув под дверь, отошел, как вдруг шум наверху, словно кто-то украдкой поднял оконную раму, коснулся его слуха. Посмотрев вверх, он едва успел увидеть лицо самого Грайда, осторожно выглядывавшего поверх парапета из окна чердака. Увидев Ральфа, Грайд втянул голову, но недостаточно быстро, и Ральф дал ему понять, что он замечен, и крикнул, чтобы тот спустился вниз.

На вторичный окрик Грайд выглянул снова с такой осторожностью, что туловище старика осталось невидимым. Только лицо с заостренными чертами и седые волосы появились над парапетом, словно отрубленная голова, украшавшая стену.

— Тише! — крикнул он. — Уходите, уходите!

— Спускайтесь, — сказал Ральф, поманив его.

— Уходите! — взвизгнул Грайд, с каким-то судорожным нетерпением тряся головой. — Не говорите со мной, не стучите, не привлекайте внимания к этому дому, уходите!

— Клянусь, я буду стучать, пока ващи соседи не сбегутся, если вы мне не скажете, почему вы там прячетесь, скулящая вы дворняжка!

— Я не хочу слушать вас… не разговаривайте со мной… это небезопасно… Уходите… уходите! — ответил Грайд.

— Спускайтесь, говорю вам! Спуститесь вы или нет? — злобно крикнул Ральф.

— Нет! — огрызнулся Грайд.

Он втянул голову, и Ральф, стоя на тротуаре, слышал, что окно закрылось так же тихо и осторожно, как и открылось.

— Что это? — сказал он. — Почему все они отшатываются, бегут от меня, как от чумы, эти люди, которые лизали пыль на моих сапогах? Или мой день миновал и сейчас в самом деле спускается ночь? Я узнаю, что это значит! Узнаю любой ценой. Сейчас я тверже и больше похож на самого себя, чем все эти дни.

Отвернувшись от двери, в которую он в порыве бешенства намеревался колотить до тех пор, пока страх не заставит Грайда открыть ему, он пошел к Сити и, настойчиво пробиваясь сквозь толпу, валившую оттуда (было уже между пятью и шестью часами вечера), направился прямо к торговому дому братьев Чирибл. Просунув голову в стеклянный ящик, он увидел там одного Тима Линкинуотера.

— Меня зовут Никльби, — сказал Ральф.

— Я это знаю, — ответил Тим, созерцая его сквозь очки.

— Кто из вашей фирмы заходил ко мне сегодня утром? — спросил Ральф.

— Мистер Чарльз.

— В таком случае, скажите мистеру Чарльзу, что я хочу его видеть.

— Вы увидите, — сказал Тим, проворно слезая с табурета, — вы увидите не только мистера Чарльза, но и мистера Нэда.

Тим замолчал, посмотрел пристально и сурово на Ральфа, резко кивнул головой, как бы говоря, что за этими словами скрывается еще нечто, и вышел. Вскоре он вернулся и, введя Ральфа к обоим братьям, остался в комнате.

— Я хочу поговорить с вами — с тем, кто говорил со мной сегодня утром, — сказал Ральф, указывая пальцем на того, к кому обращался.

— У меня нет тайн ни от брата Нэда, ни от Тима Линкинуотера, — спокойно заметил брат Чарльз.

— У меня есть, — сказал Ральф.

— Мистер Никльби, сэр, — сказал брат Нэд, — дело, по которому заходил к вам сегодня мой брат Чарльз, прекрасно известно нам троим и еще кое-кому. И, к несчастью, скоро будет известно многим. Сэр, он пришел к вам сегодня один из деликатности. Теперь мы чувствуем, что в дальнейшем деликатность была бы неуместна, и если беседовать нам, то всем вместе или вовсе не беседовать.

— Ну что ж, джентльмены, — сказал Ральф, презрительно скривив рот, — по-видимому, говорить загадками — ваше общее свойство. Полагаю также, что ваш клерк, как человек благоразумный, неплохо изучил это искусство, чтобы попасть к вам в милость. Ну что ж, джентльмены, будем беседовать все вместе. Я готов считаться с вашей слабостью.

— Считаться со слабостью! — воскликнул Тим Линкинуотер и густо покраснел. — Он готов считаться с нашей слабостью! Со слабостью «Чирибл, братья»! Вы это слышите? Вы его слышите? Вы слышите: он говорит, что будет считаться со слабостью «Чирибл, братья»!

— Тим! — сказали в один голос Чарльз и Нэд. — Пожалуйста, Тим… ну, пожалуйста… не надо.

Тим, вняв просьбе, приглушил, насколько мог, свое негодование и позволил ему прорываться лишь сквозь очки. пользуясь время от времени добавочным предохранительным клапаном в виде отрывистого истерического смешка, казалось приносившего ему большое облегчение.

— Раз никто не приглашает меня сесть, — сказал Ральф, осмотревшись вокруг, — я сяду без приглашения, потому что устал от ходьбы. А теперь, джентльмены, я желаю знать — я требую, у меня есть на это право, — что имеете вы мне сказать и как оправдаете подобное обращение со мной и вмешательство исподтишка в мои дела, которыми вы занимаетесь, как я имею основания предполагать. Говорю вам откровенно, джентльмены: хоть я и мало считаюсь с мнением света (как принято выражаться), однако я не намерен спокойно примириться с клеветой и злословьем! Или вы сами стали легковерной жертвой обмана, или умышленно принимаете в нем участие, впрочем, для меня это безразлично: и в том и в другом случае вы не можете ждать от заурядного человека вроде меня особой снисходительности или терпения.