Жизнь и миг - [21]

Он был точен: пришел ровно в 16.00. По аллеям парка гуляли бабушки с внучатами, у подножия памятника гренадерам толпились голуби. Мы сели на холодную скамью. Я не стал говорить, что многое о нем знаю.

— Ну вот что, — сказал он, закуривая сигарету, — вот что: я действительно Дмитрий Александрович Подгало. В прошлом году окончил Второй Московский медицинский институт. Работаю в Москве. Замечаний по службе нет.

Он выбросил недокуренную сигарету.

— Чем могу быть полезен корреспонденту?

— Во-первых, откровенностью. Во-вторых, хотелось бы узнать, как вас перераспределили в город Москву.

— Ясно. Снова материал о выпускнике, уклоняющемся от выполнения своего долга. Понимаю. Но здесь я и без вашей просьбы был бы откровенным, мне опасаться нечего. За моей спиной приказ Министерства здравоохранения РСФСР от 22 октября 1966 года. Могу назвать своих знакомых, которые не имеют возможности сослаться на такую высокую инстанцию. Назвать? Почему вы решили говорить именно со мной?

— Мне нужно говорить именно с вами.

— Хорошо. Когда проходило распределение, рядом с моей фамилией кто-то нарисовал карикатуру. Под ней стояла подпись в том смысле, что из всех, претендующих на Москву, только у меня нет никаких шансов остаться. Вышло, однако, наоборот.

— Шансы появились внезапно?

— Вообще их появление готовилось мною заранее. Мне выпала Брянская область. Какой-то паршивый район.

— Вы там были?

— В этом месте — нет. Но в области — да. Это, если хотите, родина нашей семьи. Дед там и сейчас живет.

— Только дед?

— Да. Семья наша вся уже в Москве. Брат окончил наш институт на год раньше меня. Направили в Воркуту. Представляете? — Подгало нервно описал рукой круг в воздухе. — На Север, в Воркуту.

— Уехал?

— Нет. Перераспределился в Москву. Сейчас тоже здесь работает.

— Когда вы должны были приехать к месту работы?

— Первого августа прошлого года. Но я не поехал вообще. Я женился. Начал ходить в поликлинику, где сейчас работаю. Сначала взяли временно.

— Но ведь есть закон, запрещающий прием на работу молодых специалистов, не уехавших по распределению.

— У меня были знакомства. Сколько бы над ними ни зубоскалили, они всегда помогают.

— А что же институт?

— Институт? Туда, конечно, шли письма из облздрава. Писали — помогите найти Подгало.

— И?..

— Институт направлял их в милицию. Есть какое-то постановление о выселении из Москвы нашего брата. Дикость, конечно, но есть такое постановление. Пришел ко мне участковый. Оказался хорошим парнем. Я ему о жене рассказал. Договорились… Кроме того, я уже достаточно прочно сидел на новом месте. И второй месяц ходил в министерство.

— Вы знаете, какая нужда в специалистах в районе, куда вас посылали?

— Да, — сказал Подгало, прямо взглянув мне в глаза. — Знаю я и о долге. Но долг — это относительно. Я его выплачиваю и здесь.

— Но, — сказал я, — вы даже не представляете, как вы, врач, были нужны там, где…

— Врач нужен везде, где есть люди, — перебил он.

— Здесь вас могли заменить. А в то время, когда…

— Знаю, — снова перебил он. — В то время, когда я был здесь, где-то умирал человек.

Подгало поднялся во весь свой средний рост и посоветовал так:

— Не нажимайте на это. Врача не удивишь тем, что человек умирает. До свидания.

Мы не стали жать друг другу руки, но при прощании Подгало попросил меня быть благодарным за его откровенность. Я обещал и плачу ему тем же.

В то утро Николай Чеботарев встал рано, быстро оделся и тихо, чтобы не разбудить жену, вышел из дому. С порога сразу увидел: дожди, что ходили три дня вокруг, подошли к их местам совсем близко. Было начало сентября — время слякоти. Чеботарев закурил папиросу и зашагал на окраину села, где стучал трактор напарника. По пути присмотрелся к птицам — они кружили над пустыми полями, падали вниз и снова взлетали с зерном в клювах. «Запасаются…» — подумал Николай.

Трактор работал недалеко от фермы. Стальные гусеницы тяжелой машины ходили по сочно хрустевшему темно-зеленому силосу. Трамбовать кукурузные стебли нужно было еще долго.

— Вот что, — сказал Чеботарев трактористу, — ты прокатись по левому краю, а потом нажми на середину. Нам в эту яму надо еще не меньше двух тонн вместить.

Тракторист кивнул, влез в кабину и повел трактор на разворот.

Раз прошел… два… десять. Николай забегал наперед, рукою показывал, где следует придавить.

Потом увидел: трос, которым цепляли кипы силоса, стал «кольцеваться», затягиваться в узлы. Чеботарев поправил жесткие брезентовые рукавицы, ухватился за стальное кольцо, дернул на себя и в это время почувствовал сильный удар в голову, грудь, ноги.

Падая под идущий задним ходом трактор, он увидел летящие в сторону черные поля, точки птиц и закричал громко, во всю силу легких, но тракторист ничего не слышал, и тяжелая гремящая машина шла своим ходом, вминая Чеботарева в утрамбованный, скрипящий силос…

Дверь в старом доме распахнулась с треском близкой молнии. Соседский мальчишка ворвался в дом: «Там задавило дядю Колю!»

Домна Ивановна, жена Чеботарева, стояла у плиты. Повернулась к двери — и будто окаменела. Бежать бы, но словно неживая. Через минуту пришла в себя: в чем была выскочила на холодную грязь — и к силосным ямам. По улице бежали люди, кричали, что нужно в контору сообщить, но в конторе уже терзали телефон — звонили в участковую больницу.