Жизнь Греции. История цивилизации - [65]

II. Ионийские Киклады

Плывя из Пирея вдоль аттического побережья на юг и повернув от украшенного храмом мыса Сунион на восток, путешественник достигает маленького острова Кеос, где, если верить невероятному и следовать авторитетным свидетельствам Страбона и Плутарха, «некогда существовал закон, который, по-видимому, повелевал шестидесятилетним старикам испить напиток из болиголова, чтобы хватило еды остальным», и «в течение семисот лет на людской памяти не было ни единого случая супружеской измены или обольщения»[433].

Возможно, именно поэтому величайший поэт Кеоса предпочел в зрелости добровольное изгнание; может статься, ему показалось, что на родине трудно дожить до восьмидесяти семи лет, которыми его одарила греческая традиция. В тридцать лет Симонид был известен всему эллинскому миру, и когда в 469 году он умер, греки единодушно считали его самым блестящим автором своего времени. Его слава певца и поэта привлекла к нему внимание Гиппарха, соправителя афинского диктатора Гиппия, при дворе которого ему удавалось дружно уживаться с другим поэтом — Анакреонтом. Он пережил войну с Персией и много раз избирался для написания эпитафий к памятникам знаменитостей. В старости он жил при дворе Гиерона I, диктатора Сиракуз; его репутация была в то время столь высока, что в 475 году он заключил на поле боя мир между Гиероном и диктатором Акраганта Фероном, когда военные действия грозили вот-вот начаться[434]. В своем вечно актуальном сочинении «Следует ли старику управлять государством?» Плутарх рассказывает, что Симонид продолжал завоевывать награды за лирическую поэзию и хоровые песни до самой глубокой старости. Когда он наконец согласился умереть, его похоронили в Акраганте с царскими почестями.

Он был не только поэтом, но и личностью, и греки бранили и любили Симонида за его пороки и сумасбродства. Он отличался корыстолюбием, и без золота его муза немела. Это был первый поэт, писавший за деньги, ссылаясь на то, что поэт имеет такое же право на пропитание, как и все остальные. Однако эта практика была для Греции новостью, и Аристофан выражал негодование публики, утверждая, что Симонид «за грош выйдет в море на плетне»[435]. Он похвалялся тем, что изобрел систему мнемотехники, которую с благодарностью освоил Цицерон[436]; ее основной принцип заключался в придании запоминаемым вещам некой логической упорядоченности и последовательности, чтобы каждый предмет естественно подводил к последующему. Резкие шуточки остроумного Симонида, точно интеллектуальная валюта, находились в обращении многих греческих городов; но в старости он часто жалел о том, что никогда не придерживал языка[437].

В сохранившихся фрагментах широко признанного и щедро оплачиваемого поэта мы с изумлением обнаруживаем беспросветную мрачность, присущую всей греческой литературе после Гомера, в чьи дни люди были слишком деятельны для пессимизма и слишком неистовы для скуки.

Нет у людей ничего долговечного. Истину эту

Выразил лучше всего славный хиосец, сказав:

«Так же, как листья деревьев, сменяются роды людские».

Редко, однако же, кто, слушая эти слова,

Воспринимает их сердцем своим — потому что надежда

В каждом живет, с юных лет укореняясь в груди.

Каждый, пока не увял еще цвет его юности милой,

Много несбыточных дум носит в незрелом уме;

Мысли о старости, смерти грозящей его не тревожат,

Нет до болезней ему дела, пока он здоров.

Жалок, чей ум так настроен, кто даже подумать не хочет,

Сколь ненадолго даны смертному юность и жизнь!

Ты же, постигнувший это, ищи до конца своей жизни

Благ, от которых душе было б отрадно твоей[438].

(Перевод Л. Блуменау)

Надежда на Острова Блаженных не утешает Симонида, и боги Олимпа, подобно богам христианства у некоторых современных поэтов, были для него скорее поэтическим приемом, чем утешением для души. Когда Гиерон спросил его, в чем сущность и каковы свойства Бога, он испросил у царя день на раздумья, назавтра заговорил уже о двух днях, всякий раз удваивая срок, отведенный ему на размышления. Когда Гиерон наконец потреобвал объяснений, Симонид ответил, что чем дольше он размышляет, тем более темным кажется ему этот предмет[439].

На Кеосе родился не только Симонид, но и его племянник и лирический преемник Вакхилид, а в александрийскую эпоху и великий анатом Эрасистрат. Нам почти нечего сказать о Серифе, Андросе, Теосе, Миконе, Сикине ики Иосе. На Сиросе жил Ферекид (около 550 года), который слыл наставником Пифагора и первым философом, писавшим прозой. На Делосе, гласит греческое предание, родился Аполлон. Остров Аполлона был настолько священ, что на нем запрещались смерть и роды; те, кто вот-вот должен был родить или умереть, спешно увозились с Делоса, и, чтобы очистить остров[440], были вырыты все известные могилы, а останки перезахоронены в другом месте. После отпора персам Афины и их ионийские союзники хранили здесь казну Делосского союза; каждый четвертый год ионийцы собирались здесь, чтобы благоговейно и радостно справить празднество своего статного бога. Гимн седьмого века описывает «изящно подпоясанных женщин»[441], деятельных купцов, суетящихся у своих прилавков, толпы, выстроившиеся вдоль дороги посмотреть на священное шествие; волнующий обряд и торжественное жертвоприношение в храме; радостные пляски и хоровые гимны делосских и афинских девушек, избранных не только из-за своего пения, но и из-за красоты; атлетические и мусические состязания и представления в театре под открытым небом. Ежегодно афиняне отправляли на Делос посольство, чтобы отметить день рождения Аполлона, и до возвращения посольства в Афинах откладывались все казни. Отсюда — длительный промежуток, столь счастливый для литературы и философии, между осуждением и казнью Сократа.