Жизнь Греции. История цивилизации - [260]

.

Возвратив таким образом назад почти все им отнятое, Аристотель предлагает несколько скромных рекомендаций не для осуществления утопии, но для умеренного усовершенствования общества.

«Как может быть наилучшим образом устроена жизнь для большей части государств и для большинства людей безотносительно к добродетели, превышающей добродетель обыкновенного человека, безотносительно к воспитанию, для которого потребны природные дарования и счастливое стечение обстоятельств, безотносительно к самому желательному строю, но применительно лишь к той житейской обстановке, которая доступна большинству, и к такому государственному устройству, которое оказывается приемлемым для большей части государств…[2037] Не должно при этом упускать из виду, а, напротив, следует обращать внимание на то, что в течение столь большого времени, столь длинного ряда лет не остался бы неизвестным такой порядок, если бы он был прекрасным. Ведь чуть ли не все уже давным-давно придумано…[2038] К тому, что составляет предмет владения очень большого числа людей, прилагается наименьшая забота. Всего более люди заботятся о том, что принадлежит лично им…[2039] Сначала следует установить общее правило для всех видов государственных устройств вообще: сторонники того или иного строя в государстве должны быть сильнее его противников…[2040] Таким образом, ясно, что лучше всего устроены те государства, в которых средний класс составляет большую и влиятельнейшую часть, нежели богатые или бедные… Когда число граждан среднего состояния слишком незначительно, тогда те, на чьей стороне численное превосходство, неважно, богатые или бедные, всегда их пересиливают и берут управление государственными делами в свои руки… Свободного государства не получается ни тогда, когда богатые одерживают верх над бедными, ни когда бедные одолевают богатых»[2041].

Чтобы предотвратить возникновение враждебной свободе диктатуры сверху или снизу, Аристотель предлагает «среднее государственное устройство», или «тимократию», сочетающую аристократические и демократические начала; в таком государстве избирательным правом будут обладать только землевладельцы, и мощный средний класс будет поддерживать колесо и ось власти в равновесии. «Землю следует разделить на две части: одна будет принадлежать всему государству, другая — отдельным гражданам»[2042]. Все граждане будут владеть землей; они «должны разделять общие трапезы в определенных сообществах»; только они будут голосовать или носить оружие. Они будут составлять незначительное меньшинство — в лучшем случае, десять тысяч — всего населения. «Ни одному из них непозволительно заниматься ремеслом или жить за счет торговли, так как эти виды деятельности постыдны и вредят доблести»[2043]. Но они «не должны заниматься также и возделыванием земли; земледельцы должны быть отдельным слоем общества», состоящим в основном из рабов. Граждане будут избирать должностных лиц государства и призывать каждого к отчету по истечении срока их пребывания у власти. «По возможности, исход всех судебных разбирательств должны определять надлежащим образом введенные в действие законы, оставляя как можно меньше вопросов на усмотрение судей…»[2044]«Лучше, чтобы правил закон, а не отдельный человек… Тот, кто доверяет высшую власть любому человеку, отдает ее дикому животному, каким порой делают правителя его вожделения; на тех, кто стоит во главе государства, влияют страсти, и это относится даже к лучшим из людей, тогда как закон — это разум, неподвластный желанию»[2045]. Устроенное таким образом государство будет регулировать собственность, промышленность, брак, семью, воспитание, нравственность, музыку, литературу и искусство. «Еще более необходимо заботиться о том, чтобы рост населения не превысил определенного числа, пренебречь этим — значит навлечь на граждан верную бедность»[2046]. «Ни одного калеку выращивать не следует»[2047]. На этих прочных основаниях вырастут цветы цивилизации и безмятежности. «Так как разумение есть высшая добродетель, важнейшей задачей государства является воспитание в гражданах не воинской доблести, но умения правильно пользоваться миром»[2048].

Нет необходимости строю судить сочинения Аристотеля. Никогда прежде, насколько мы знаем, не возводилось столь впечатляющее здание мысли. Когда исследователь охватывает огромную область, ошибки простительны, если в результате улучшается наше понимание жизни. Ошибки Аристотеля — или ошибки сочинений, которые мы, быть может, неправомерно принимаем за взвешенные плоды его писательского труда, — слишком очевидны, чтобы нуждаться в исправлении. Он логик, но его аргументы зачастую небезупречны; он устанавливает законы риторики и поэзии, но его книги — это непроходимая чаща, и ни одно дуновение фантазии не овевает их пыльные листы. И все же, если мы проникнем сквозь его многословие, то обнаружим здесь немалую мудрость и умственное трудолюбие, проложившие много новых дорог в стране разума. Он не был в полном смысле слова основателем биологии, конституционной истории, литературной критики — начал не существует, — но он сделал для них больше, чем любой из древних, которых мы знаем. Наука и философия обязаны ему множеством терминов, которые в своей латинской форме способствовали ученому общению и развитию мысли: таковы