Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса - [79]
УИЛЬЯМ СТАЙРОН. Североамериканская пресса обошла наш обед полнейшим молчанием, не затратив на новость ни капли типографской краски, зато все испаноязычные газеты мира вышли с огромными шапками на первых полосах. Полагаю, у этого были причины, о которых я говорил выше. Да, и именно поэтому я считаю, что существует огромная разница между положением писателей в Соединенных Штатах и в Латинской Америке. Писатель в Соединенных Штатах может пользоваться уважением со стороны выдающегося президента — такого, например, как Билл Клинтон, который сам пленяется писателями и много читает, в том числе и мои произведения. Меня это восхищает, однако я никоим образом и никогда не мог повлиять на него. В нашей стране писатели маргинальны. Были бы мы тремя рок-звездами, сумевшими загнать в угол Клинтона, тогда уж точно оказались бы на первых полосах.
РОУЗ СТАЙРОН. Он годами уговаривал нас поехать на Кубу: «Ну, пожалуйста, приезжайте, когда я там буду, и мы сможем побыть там вместе». Вечная его присказка. Проводить время с Габо — одно удовольствие, лучшей компании и желать невозможно, такой он теплый, задушевный, чуткий. И знаете, он полон великих, безрассудно дерзких идей.
Мы и раньше собирались на Кубу и обмолвились об этом Артуру Миллеру. Думали, будет здорово всем вместе поехать, тем более мы узнали, что и Габо туда собирается. А к тому моменту он уже несколько лет там не показывался, потому что болел, по крайней мере, года полтора. И стоило ему узнать, что мы едем на Кубу, он тут же сказал, что тоже едет. Не представляю, случайно ли получилось, что и мы, и он отправились туда в одно время, или он как-то подгадал поехать туда одновременно с нами, но мы очень обрадовались его компании. Не понимаю, как это все вышло. Было ли это просто совпадение или нет, однако в тот момент, когда мы решили ехать и знали наверняка, что едем, он уже был в курсе. И когда мы сообщили ему о своих планах, он о них знал и сообщил, что тоже туда едет. Так что мы вместе с ним были на Кубе, и он все для нас организовывал. Ему очень хотелось свозить нас в места, где жил Хемингуэй, показать их нам. И еще он надеялся, что мы проникнемся симпатиями к Кубе и увидим, какой у этой страны потенциал, какой она была и какой могла бы стать. Он готов был делать все, что в его силах, чтобы укрепить отношения между Соединенными Штатами и Кубой и особенно наладить связи между писателями, которых уважал. И очень старался, чтобы мы хорошо провели время.
САНТЬЯГО МУТИС. Не знаю, действительно ли эта его дружба с Фиделем принесла благо многим людям. Уверен, что да. Но сейчас судить об этом можно только по тому, что пишут в прессе: это единственный источник информации о положении дел там. Теплится ли на Кубе какая-нибудь еще жизнь, помимо той, о которой публично сообщается? Теперь и не узнаешь. Только и остается, что читать опубликованное.
АРИСТИДЕС РОЙО. Благодаря своей дружбе с Фиделем он также мог способствовать освобождению тех, кого преследовали, а другим помогал уехать с Кубы.
РОУЗ СТАЙРОН. Он очень тщательно изучает как реальных людей, так и вымышленных персонажей. Прошлой весной, когда все мы были на Кубе и готовились к встрече с Кастро, он явно волновался из-за того, что его может не оказаться с нами, когда мы отправимся повидаться с Кастро. И он серьезно размышлял и анализировал потом, как прошла эта встреча. Он превосходно понимал его, с какой стороны ни посмотри. То есть он ясно видел и хорошие, и плохие стороны Кастро и, главное, осознавал, какие причины стоят за всем этим. Я эти тонкости улавливала по тому, как он реагировал на Кастро.
УИЛЬЯМ СТАЙРОН. Да, именно присутствие Габо послужило нам «пропуском» к тем восхитительным моментам, что мы провели с Кастро.
РОУЗ СТАЙРОН. Он хотел, чтобы мы познакомились с Кастро. Хотел, чтобы мы по-человечески поняли его именно как личность. Кастро устроил для нас обед в своем президентском дворце. С нами в Гаване были Артур Миллер с женой и еще две пары. Люэрсы и чета Дженклоу[126]. Короче говоря, нас восьмерых пригласили на тот обед. Когда мы вошли, Кастро вышел нам навстречу, чтобы поздороваться.
Оказалось, он чуть ли не все знал о каждом из нас, он задавал нам вопросы достаточно личного свойства и тем давал понять, что прекрасно осведомлен о том, кто мы и чем дышим. И я заметила, что Габо тихонько стоял за спиной Кастро и улыбался. Габо заботился о том, чтобы мы понравились Кастро, чтобы он с нами чувствовал себя непринужденно, и не меньше он был заинтересован в том, чтобы и мы легко и непринужденно ощущали себя с Кастро и могли понять ситуацию. В тот момент никаких особых слов никто не говорил, но помню, что во время обеда сидела рядом с Габо, а он постоянно делал зарисовки на салфетках и тихонько подсовывал их мне. Забавно было. Обед длился всего несколько часов.
Позже — уже очень поздно было — Кастро заговорил в этой своей завораживающей манере о войнах и сражениях. Беседа у нас шла о разных политических курьезах, и он дал великолепные, четкие сводки о реально происходивших исторических битвах. От Пелопоннесской войны до Войны в Персидском заливе: кто командовал, какие маневры осуществлялись, каких успехов добивались и в чем допускали ошибки. А потом перешел на разбор собственных действий, которые считал ошибочными, — в роли партизана, бойца, лидера. Габо поворачивается ко мне и шепчет: «Вот сейчас он и правда задет за живое. Это еще долго продлится, но это будет очень хорошо». Ему нравилось, как все складывалось, он воспринимал происходящее беспристрастно, никого не судя, а просто со стороны смотрел, и больше всего его занимали реакции присутствующих. Кажется, я люблю наблюдать за Габо, когда тот наблюдает за другими. Улавливаешь, какие детали он подмечает, какие мысленно откладывает в голове, но видишь также его доброжелательность, отзывчивость, хотя он не чужд критических суждений. Нет, конечно, он не сидит, одобряя или осуждая сиюминутные политические решения.
