Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944 - [16]

Во время очередного пятничного посещения султаном мечети наш посол граф Паллавичини представил меня султану Абдул-Хамиду II. Он произвел на меня впечатление человека чрезвычайно подозрительного и ограниченного, самодержца, который отказывался признаваться даже самому себе, что власть уходит из его рук. Когда посольская яхта шла в рейс, для того чтобы пройти через Босфор или Дарданеллы, капитану необходимо было получить разрешение, подписанное самим султаном. Добиться этого было крайне сложно. Одной из странностей султана была его боязнь электричества в любом виде, будь то электрическое освещение или энергия уличного трамвая. Говорили, что страх его объясняется тем, что, услышав однажды слово «динамо», он подумал, что это как-то связано с динамитом.

Даже нам было ясно, что Османская империя катится в бездну. Несколько недель спустя после моего приезда вспыхнул мятеж младотурок. 23 июля в Салониках Энвер-бей восстановил Конституцию 1876 г., которую Абдул-Хамид II отменил вскоре после своего восшествия на престол. Когда Энвер-бей и Ниязи-бей подняли вооруженный мятеж, султан немедленно отдал приказ арестовать и повесить их. Великий визирь был принужден сказать ему, что его власти для этого недостаточно. Было обещано провести выборы, которые поставили Вену в трудное положение. Для того чтобы предотвратить проведение выборов в Боснии и Герцеговине, которая, хотя и была оккупированной, все еще продолжала быть частью Османской империи, власти дуалистической монархии (Австро-Венгрии) 5 октября 1908 г. провозгласили присоединение Боснии и Герцеговины к Австро-Венгрии. Она получила статус corpus-separatum (регион, который имеет особый правовой и политический статус, но не является независимым), в то время как санджак Нови-Пазар возвращался Турции.

Дипломаты плохо подготовили аннексию Боснии и Герцеговины. Великобритания заявила протест, так как, по ее мнению, это нарушало условия Берлинского договора 1878 г.; Сербия и Черногория грозили войной. Турция начала бойкот нашего экспорта, который значительно осложнил положение, так как Австро-Венгрия была в то время основным экспортером и импортером турецких товаров. Наши пароходы простаивали в отсутствие грузов, их не загружали углем, и австрийские фирмы в Константинополе подвергались остракизму.

Я, продолжая исполнять обязанности капитана посольской яхты, считал, что это наносит удар по престижу нашей страны. Поэтому я обратился с призывом к нашему послу предпринять решительные меры для перевозки в Турцию товаров, скопившихся на складах Ллойда в Триесте. Граф Паллавичини спросил меня, что я намерен предпринять в случае возможного столкновения с отрядами вооруженных курдов, которые препятствовали перевозке товаров. Я ответил, что тогда прибегну к помощи канонерских лодок и вооруженной охраны.

– А что, если они начнут в вас стрелять? – спросил он с озабоченным выражением лица.

– Тогда мы ответим им тем же.

– Но это может привести к войне, а нам необходимо во что бы то ни стало избежать ее.

В конце концов он согласился на мое предложение, но попросил действовать с крайней осторожностью. Все прошло гладко, курды предпочли не вступать в бой.

Германия патетически заявила, что, если потребуется, она окажет поддержку Австро-Венгрии, и великие державы, а затем и Турция в феврале 1909 г. пошли на компромисс в вопросе аннексии. Победа не была окончательной, как стало понятно несколько лет спустя, но мы об этом еще не знали.

На светскую жизнь Константинополя политические события никак не повлияли. Мы с женой и четырьмя детьми жили на вилле в Еникее на берегу Босфора рядом с летней резиденцией нашего посольства. Приемы, соревнования парусных яхт, матчи в поло, балы и тому подобные развлечения делали нашу жизнь приятной и разнообразной. Я выписал себе яхту из Пулы и принял участие в регате; в конце сезона я даже выиграл первый приз. Дважды в неделю мы играли в поло на большом лугу в Бююкдере, на том месте, где некогда Готфрид Бульонский и его крестоносцы разбивали свои шатры. На стамбульской площади Ат-Мейданы[19] я приобрел чудесного арабского жеребца, невысокого в холке, но очень быстрого, который принес мне победу в скачках на короткую дистанцию. Я также выиграл в напряженной борьбе Гран-При-дю-Босфор; нас, соревнующихся, было 12 человек. Представитель концерна Круппа попросил меня выступить на его лошади, и я упорно тренировался, следуя инструкциям моего брата Иштвана, которые он мне передавал в письмах. В то время Иштван был чемпионом в одном из видов конного спорта. В скачках с препятствиями участвовал князь Колонна, кузен жены итальянского посла; его лошадь упала и сломала шею, а ездока в бессознательном состоянии вынесли с ипподрома. К счастью, я оказался поблизости, и мы, не теряя времени, перевезли его на паровом катере в итальянское посольство. Через несколько дней мне стало известно, к большому моему облегчению, что жизнь князя Колонны вне опасности. Двадцать шесть лет спустя я встретил его в Венгрии как итальянского посла.

После значительных успехов в спорте я твердо решил выступить за Венгрию в международном турнире по теннису и выиграть. Когда мой первый офицер был переведен на другую должность, я предложил на его место кандидатуру лейтенанта Арваи, и не только потому, что он был прекрасным моряком. Этой весной он занял первое место в турнире по теннису среди военнослужащих нашей армии и флота. Однако капитан судна британского посольства имел те же намерения, и он взял себе в помощники чемпиона армии и флота по теннису. Его мы не смогли победить в одиночном поединке, но нам удалось одержать победу вдвоем с Арваи в противостоянии с англичанами.