Жизнь для книги - [5]

— Что тебе ехать домой и болтаться там без дела, поедем, я устрою тебя в Москве.

Я с радостью поблагодарил его и поехал с ним в Коломну. Заработок свой — 30 рублей — поделил пополам: половину отдал хозяину за дорогу, а половину послал семье. Уезжая из Коломны, хозяин сказал мне:

— Ну вот, я еду в Москву, у меня там дела с меховыми торговцами, постараюсь тебя пристроить, а ты оставайся и жди моего возвращения.

Я остался один в чужом городе, среди чужих людей, но это меня нисколько не тяготило.

В мастерской хозяина я быстро сдружился с рабочими-скорняками, помогал им сшивать шкурки. В воскресенье они пригласили меня участвовать в кулачном бою, но я оробел, не решился и занял место в сторонке, на пригорке, где стояли многочисленные зрители.

Это было зрелище захватывающее и увлекательное, но довольно грубое.

На просторном заречном лугу, где могло бы происходить настоящее сражение, сошлись две «стенки» — фабричные и заводские. Здесь были люди всякого возраста, были и молодые, и седые.

На расстоянии 50 шагов «стенки» остановились и начали обмениваться сначала словесными замечаниями:

— Ну, Бова, смотри, как бы я тебе морду не набил.

— А ты, Еруслан, держись покрепче да гляди, чтобы я тебе фонарей не наставил.

Бой по обычаю начали мальчики. Пока «Бову» и «Еруслана» подзадоривали насмешками, мальчишки, как орлята, с криком и удальством налетали друг на друга.

— Ура! — кричали мальчишки. — Вали его, вали шибче! Бей заводских! Не жалей, братцы, чужих ребер!

Скоро одна половина мальчишек обратилась в бегство, и это было сигналом для старших. Мальчиков-бойцов точно ветром сдуло, и поле битвы очистилось. С визгом, со свистом, с беспрестанными криками «ура» стена фабричных ударилась о стену заводских… Почти целый час слышались то резкие удары по лицу, то глухие «под микитки». С голов слетали шапки, несколько человек уже лежало на земле, а кулаки все поднимались и молотили… Наконец одна стена не выдержала и обратилась в бегство. За бегущими кинулись вдогонку, и пощечины и зуботычины сменились ударами в шею. По неосторожности я не успел вовремя ретироваться со своего наблюдательного пункта и тоже получил две-три здоровые затрещины.

Через три дня вернулся хозяин.

— Жаль мне тебя, Ваня, — сказал он, — поздновато мы с тобой приехали: у моих друзей места в меховой торговле нет, а есть в книжной лавке у Шарапова (у Шарапова было две торговли: мехами и книгами). Поступай к нему, посмотрим: понравится — хорошо, а то в меховую переведет. Главное, служи честно, будь старателен, а старик не обидит.

Дал мне письмо и скорняка-провожатого. Мы поехали в Москву.

13 сентября 1866 года, в 6 часов вечера, мы вышли из вагона Рязанской железной дороги. С радостью шли мы на Таганку. Переночевали у знакомой моего провожатого, служившей в няньках. Няня жила в доме гимназии. Она напоила нас чаем и дала ночлег в кухне. На другой день рано утром пошли мы к Ильинским воротам. Лавка Шарапова была против часовни в ряду деревянных балаганов. Через полчаса лавку открыли. Я робко вошел и подал письмо приказчику. Пришлось подождать прихода хозяина. День был праздничный. К старику-хозяину пришли близкие знакомые и друзья, они все вместе отправились в трактир пить чай.

До прихода хозяина меня экзаменовал милый старичок, издатель и типограф Ефим Яковлевич Яковлев, товарищ и друг Шарапова. Этот худенький, седенький человек очень любил читать назидания.

— Ну что, брат, служить пришел? Служи, брат, усерднее. Себя не жалей, работай не ленись, раньше вставай, позднее ложись. Грязной работы не стыдись, себе цены не уставляй — жди, когда тебя оценят. Базар цену скажет.

Пришел хозяин, старец почтенного вида, истово помолился на образа. Ему подали мое письмо. Посмотрел.

— Ну что же, ладно. Возьмите его, Василий Никитич, — сказал он главному приказчику. — Что-то он больно велик ростом. Эй, парнюга, вот тебе наставник — Василий Никитич. Служи честно и усердно — будет хорошо.

Я низко поклонился и стал на указанное место к двери, где и стоял бессменно четыре года.

— Ну с обновой, Петр Николаевич, — сказал старичок Яковлев, — пойдем, угощай чаем.

Мне было 14 лет. Я был велик ростом и здоров физически. Всякий труд мне был по силам. Вся самая черная работа по дому лежала на мне: вечером я должен был чистить хозяину и приказчикам сапоги и калоши, чистить ножи и вилки, накрывать приказчикам на стол и подавать кушанье; утром — приносить из бассейна воду, из сарая — дрова, выносить на помойку лохань и отбросы, ходить на рынок за говядиной, молоком и другими продуктами. Все это выполнялось мною чисто, аккуратно и своевременно. Через год я стал камердинером хозяина, служил у него вместе с его близким слугой. Одной из моих обязанностей было сметать пыль и чистить серебряные и золотые части риз и лампад в древней молельне. Здесь я часто слушал назидания хозяина и читал по его совету церковные книги.

Книги получал я в известном порядке и последовательности. Старичок украдкой следил, как я исполняю его завет. Разрешено мне было жечь до 10 часов вечера сальную свечку, но строго приказано не окапать редкие древние книги, которые стоили больших денег.