Жизнь человека: встреча неба и земли - [16]

Какие предметы Вы любили больше всего? Были ли мыслители или богословы, которые особенно на Вас повлияли?

Мне нравилось догматическое богословие, потому что оно пыталось средствами человеческого языка как можно яснее объяснить христианские истины. Я любил историю Церкви, в которой находил те же истины, но подтвержденные на практике в процессе истории. Я имею в виду не памятные даты и имена, но свидетельства веры.

Особенно волновало меня чтение Отцов Церкви. Помню, как попросил разрешение у преподавателя написать эссе о блж. Августине. Исповедь, Град Божий и другие его сочинения воспринимались мною как призыв. Я написал тогда 90 страниц! Мне также нравились восточные Отцы Церкви, такие, как св. Афанасий, св. Иоанн Златоуст... В их сочинениях христианство предстает не только как умозрительное учение, но как проповедь, как конкретное выражение духовной жизни. Впоследствии, продолжая учебу в университете, я еще больше оценил разницу между представителями схоластического богословия и патристики. Последние руководствовались, прежде всего, нуждами народа Божиего, верующих. Все Отцы Церкви были пастырями, поэтому, когда они, как говорят сегодня, «создавали богословие», они связывали его с действительностью, а не превращали в абстрактную дисциплину, оторванную от жизни.

С большим волнением и увлечением я читал Отцов армянской Церкви, особенно Отцов Золотого века (V в.), когда священное Писание было переведено на армянский язык, а также Отцов так называемого Серебряного века (XII в.) и богословской школы Армаха в Турции (XIX в.). Среди преподавателей, повлиявших на мое духовное и интеллектуальное становление, был философ Кахан Берберян, выпускник Сорбонны, который учился у Анри Бергсона. Ему я многим обязан. Он был носителем духовных веяний, которые углубляли наше понимание ценности человеческой жизни.

Вы сказали о разнице между схоластическим богословием и пастырской направленностью Отцов; как богослов, с каким из этих направлений Вы себя отождествляете?

Несомненно, с пастырской направленностью Отцов. Я всегда пытался выдерживать эту линию — не сосредотачиваться только на идеях, но всюду подчеркивать связь истины с человеческой жизнью. Я глубоко убежден, что христианская вера есть вера воплощенная, именно это мне хотелось показать во введении к моей книге In Search of Spiritual Life (В поисках духовной жизни).

Монах в двадцать лет

В 1952 году в возрасте двадцати лет Вы дали монашеский обет. Разумно ли стать монахом в двадцать лет?

Я не знаю, разумно ли это, но для меня это был акт экзистенциальный. Я думаю, что всегда был склонен к монашеской жизни, и в двадцать лет у меня не было на этот счет сомнений. Желание служить нашей Церкви было настолько сильным, что я не мог даже представить для себя иного пути, кроме священнического. Я думаю, что это заслуга семинарии, — она дала не только знания, но, прежде всего, помогла мне выявить мои наклонности и принять обоснованное решение. Впрочем, в этом я вижу задачу любой семинарии и ее отличие от богословского факультета.

Итак, Вы ясно почувствовали в себе призвание к священству, к служению Церкви. Но в Армянской Церкви, как и во всех Восточных Церквах, существуют женатые священники. Следовательно, Вы выбрали особый путь.

В армянской традиции монашеский путь не предполагает отрыва от народа. Наше монашество соединяет созерцательную и деятельную жизнь. У нас не было анахоретов, как в египетской традиции первых веков христианства; большинство армянских монастырей следовало уставу св. Василия Великого, согласно которому необходимо сочетать молитву и созерцательную жизнь с чтением и изучением Писания, а также с деятельностью, направленной на служение людям. С юности я стремился к такому образу жизни. Но я никогда не рассматривал монашество как уход из общественной жизни, отстраненность от повседневных человеческих забот.

Однако трудно было отказаться от семьи, супружества, детей.

Видите ли, в последние годы учебы я уже преподавал в семинарии. Я был так захвачен учебой, преподаванием и так увлечен служением в Церкви, что вопрос создания семьи не был первостепенным. Кроме того, я был склонен к полной вовлеченности, которой не могла помешать ни семейная жизнь, ни другие обстоятельства. Это был вид духовного и интеллектуального энтузиазма, которым я был всецело поглощен. Я просто ни о чем другом не думал. Я был молод, полон сил и вдохновения. Во мне было безграничное рвение, которое сегодня, уже в зрелые годы, меня удивляет!

Один, но не одинокий

Часто со временем энтузиазм уменьшается. Вначале у Вас не было сомнений, но сохранили ли Вы эту уверенность и впоследствии? Не хотелось ли Вам из-за каких-либо обстоятельств вернуться назад?

Я испытывал личные, психологические и другие трудности, но никогда серьезно не задумывался о возврате назад; моя жизнь, благодаря полной отдаче людям, была настолько активной, что потребность в семье ощущалась не так сильно, как может показаться. Если целибатный священник полностью посвятил себя служению, если он деятелен, предан своему делу, другие желания, хотя они и остаются, не могут стать помехой на его пути. Так было со мной всегда, со времени принятия мною монашества.