Жизнь без шума и боли - [12]

Шрифт
Интервал

Саша облизал вилку. Его тошнило. Он жалел, что поддался Валиным соблазнительным уговорам и пошел за ней, за ее манящими колокольными глазами, за мохнатыми чешуйками ее бесхитростных хрустящих губ, за изумрудным переливом ее длинных клетчатых юбок. Он надеялся, что отведает Валиных шелушащихся волос, понюхает пар, окутывающий ее осенние впалые щеки, прольется слезой своей невысказанной пустоты в ее пупок, слижет с ее тела углы и шероховатости, наполнит ее своей прыщавой ласковой теплотой и будет шептать в ее огромные уши задыхающиеся, взвинченные, захлопывающие входы и выходы слова, буквы и цифры (особенно его волновали цифры). Он ждал чего угодно. И тут этот чертов упырь!

– Зачем ты так? – укоризненно сказал он упырю, царапающемуся в черный квадрат на потолке – кажется, это была репродукция Малевича, вырванная из старого журнала «Огонек».

Упырь притих, спикировал на холодильник и вопросительно уставился на Сашу, склонив голову, как голубь. У упыря не было шеи. Вместо нее были какие-то штыри и разноцветные проводки. Было похоже на то, что упырь проглотил радиоприемник.

Валя вышла из ванной. В ее жестах было что-то стыдливо-виртуальное.

Они с Сашей занимались петтингом, а упырь, горестно взвывая, кружил над ними, нагоняя нездешний, волнующий ветер.

Валя просияла.

– Его надо накормить! – сказала она, вынула из холодильника Сашин палец, похожий на улитку без панциря, и подбросила его вверх. Упырь подхватил палец, закачался на люстре, благодарно чавкая. Упырь был некрупным – пока он жрал палец, Саша и Валя успели насладиться испуганными кожными покровами друг друга.

Потом они долго сбивали упыря разнообразными книгами. Книги усеяли паркет и, казалось, начали по нему ползать.

Тут в дверь постучали.

Очи Матери Божьей страдальчески увлажнились.

Упырь икнул и, по удивительному совпадению сбитый «Собором Парижской Богоматери», стал виртуозно снижаться, как сломавшийся биплан.

– В окно! – крикнула Валя.

Саша прыгнул в окно, несмотря на то что это был второй или третий (он не успел понять) этаж, сломал себе бедро и кисть и начал ритмично лежать на безучастном асфальте.

Мама вошла в квартиру и высморкалась. Книг она как будто не заметила.

– Ты покормила упыря? – спросила она у Вали.

– Да, мамочка, – испуганно сказала Валя.

Упырь вился вокруг маминой головы и нежно скрежетал.

Вокруг Саши же стали собираться дворовые старухи и давать ему советы.

Почти детективная история

Ну вот, значит, у него убили брата. Горе, конечно, молодой был совсем. Кто убил – неизвестно. Он пришел домой с похорон, лег и лежал так неделю: переживал. Через неделю звонят – брата не убили, вот он здесь, с нами. А вы кто? А мы его встретили тут случайно, он какой-то заблудший был, мы его пустили переночевать, но он нам так понравился, что теперь у нас живет, а что. Дали трубку, поговорил с братом. И правда живой. Я сейчас в Крыму, говорит. А приезжай, говорит. А поезда не ходят, печалится брат. Отменили все поезда. Я бы приехал, но не знаю, каким образом даже, но я не умер, ты что. Ну и всё.

Он ждал, конечно. Через неделю брат снова позвонил, говорит, всё хорошо у него, работу нашел. Приедет скоро, но пока что поезда нет – ходил на вокзал, там окна заколочены и все колючей проволокой обнесено. И еще потом через месяц позвонил – говорит, обязательно приедет, но пока что не получается. Ну и, знаешь, он скоро перестал переживать по этому поводу. Нет, ну ты что, никто не приехал никогда вообще. И не звонил больше. Он еще потом решил, что это почти детективная история – мол, брат остановился у тех, кто его убил, вначале звонил оттуда, а потом они его убили, просто сместилось что-то во времени и вышло в обратном порядке. Или записали его голос на пленку и звонили этой записью. Или подслушали, как он говорит, и говорили так же. Метался вначале, ездил туда, вызванивал кого-то, даже книгу хотел про это писать, но потом успокоился. Кто бы ни звонил, говорит он теперь, в любом случае это обозначает заботу какую-то. А кто конкретно о нас заботится в роли того, кого нам так не хватает, – в принципе не важно.

Стеклянный дом

Разумеется, мы понимали, что Фэщжа ее выдумал. Его выдавала то чересчур ритмичная, как стрекот кукольного метронома, дрожь в голосе, когда он рассказывал нам о своих сокрушительных победах, то безысходная медлительность, с которой он надевал ботинки, сбегая с вечеринки, чтобы встретиться с ней в « том самом нашем кафе ». Мы понимали, что гулкая серпантинная разнузданность, с которой мы, хохоча и обливаясь шампанским, бегаем по комнатам и играем, допустим, в «сифу», для него – идеальная атмосфера , о которой он, возможно, со школьных лет мечтал; понимали, что ему не хочется уходить, но напрямую сказать: «Давай дуй в кафе и приводи потом ее сюда, к нам», чтобы снова столкнуться с этой куриной дрожью, с которой он взволнованно чеканит что-то о ее невозможной, невероятной стеснительности, робкости, врожденной аристократической асоциальности – нет, все это было чересчур невыносимо и чересчур жестоко. Мы выбегали в коридор проводить его – и ничем, ничем себя не выдавали. Разве что Святого Сергея вдруг начинало тошнить колотым льдом – но он святой, его от любой несправедливости тошнит, поэтому никто не обращает внимания, обычное дело.


Еще от автора Татьяна Замировская
Смерти.net

«Смерти. net» – новый роман Татьяны Замировской, писателя и журналиста, автора книг «Земля случайных чисел», «Воробьиная река» и «Жизнь без шума и боли». Будущее, где можно пообщаться с умершим близким, – уже почти реально. Но что случится, если всех цифровых мертвых, загруженных в облако, объединить в общую сеть?.. Сможет ли «интернет для мертвых» влиять на реальный мир? И что делать, если тот, кто умер, – это ты сам, а родной человек не выходит на связь?


Плохие кошки

Думаете, плохих кошек не бывает? Они ведь ужасно миленькие, да? В таком случае, вы их мало знаете!Кошки-хулиганы, домашние тираны, манипулирующие людьми; Кошки-призраки, ведьмы и оборотни;Кошки-инопланетяне;Кошки — яблоки раздора, оказавшиеся не в том месте не в то время; и многие другие — в сборнике «Плохие кошки».Двадцать авторов из разных стран рассказывают, какими роковыми могут быть наши любимые пушистые котики. Мы надеемся, что всё это вымышленные истории, но на всякий случай: не показывайте эту книгу вашей кошке!


Воробьиная река

Замировская – это чудо, которое случилось со всеми нами, читателями новейшей русской литературы и ее издателями. Причем довольно давно уже случилось, можно было, по идее, привыкнуть, а я до сих пор всякий раз, встречаясь с новым текстом Замировской, сижу, затаив дыхание – чтобы не исчезло, не развеялось. Но теперь-то уж точно не развеется.Каждому, у кого есть опыт постепенного выздоравливания от тяжелой болезни, знакомо состояние, наступающее сразу после кризиса, когда болезнь – вот она, еще здесь, пальцем пошевелить не дает, а все равно больше не имеет значения, не считается, потому что ясно, как все будет, вектор грядущих изменений настолько отчетлив, что они уже, можно сказать, наступили, и время нужно только для того, чтобы это осознать.


Земля случайных чисел

В параллельной реальности эти 23 рассказа могли бы стать самым жутким и метафизическим сезоном «Черного зеркала». Что, если люди реинкарнируют назад во времени целыми кластерами? Живем ли мы в альтернативной вселенной, где президент США Дональд Трамп? Вы играли когда-нибудь в «Мафию», где убивают по-настоящему? Можно ли сдать испытания Страшного суда экстерном при жизни? А что, если Дэвид Боуи на самом деле не умер, а Йозефа Бойса выхаживали не крымские татары, а девочки-подростки из дачных пригородов? Пожив несколько лет в Нью-Йорке, Татьяна Замировская написала книгу про взросление, насилие и невозможность речи – ответов тут нет, но есть пространство для ваших собственных вопросов к миру.


Рекомендуем почитать
Блюз перерождений

Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.


Осенью мы уйдем

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Другое детство

ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.


Ашантийская куколка

«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.


Рингштрассе

Рассказ был написан для сборника «1865, 2015. 150 Jahre Wiener Ringstraße. Dreizehn Betrachtungen», подготовленного издательством Metroverlag.


Осторожно — люди. Из произведений 1957–2017 годов

Проза Ильи Крупника почти не печаталась во второй половине XX века: писатель попал в так называемый «черный список». «Почти реалистические» сочинения Крупника внутренне сродни неореализму Феллини и параллельным пространствам картин Шагала, где зрительная (сюр)реальность обнажает вневременные, вечные темы жизни: противостояние доброты и жестокости, крах привычного порядка, загадка творчества, обрушение индивидуального мира, великая сила искренних чувств — то есть то, что волнует читателей нового XXI века.