Жизнь без бога - [55]

Это решение — фальсифицируемость как критерий демаркации.

«Исходя из этих соображений, можно предположить, что не верифицируемость, а фальсифицируемость системы следует рассматривать в качестве критерия демаркации. Это означает, что мы не должны требовать возможности выделить некоторую научную систему раз и навсегда в положительном смысле, но обязаны потребовать, чтобы она имела такую логическую форму, которая позволяла бы посредством эмпирических проверок выделить ее в отрицательном смысле: эмпирическая система должна допускать опровержение путем опыта»[123].

Выходит, что теоретические высказывания нельзя получить из высказываний о фактах. Но высказывания о фактах могут противоречить теоретическим высказываниям. Эмпиризм начиная с Бэкона никогда не отвечал на вопрос, что же на самом деле представляет собой индукция, каковы ее правила, что связывает высказывания о фактах и теории. Отмечу, что фальсифицируемость теории не означает ее фальсифицированность. Фальсифицируемость — это логическое качество предложения, а не онтологическое качество действительности. Проще говоря, принципы сохранения энергии фальсифицируемы. Можно представить себе утверждение о факте, которое бы опровергло эти принципы. Другое дело, что мы ни в коем случае не ожидаем нарушения этих принципов, поскольку эти принципы являются обобщением всего множества наблюдаемых нами фактов и всех других принципов, которые мы выводим из всего множества доступных нам фактов, включая причинность. Проще говоря, мы не можем экстраполировать последствия нарушения таких принципов. Но это уже разговор о реальности, а не о логическом качестве наших суждений и познавательных способностей. И реальность, если так можно метафорически выразиться, уже бросала нашей логике и нашему опыту вызовы, вроде квантовой запутанности.

Но не будем о квантовой механике и вернемся к логике и философии, а конкретно — к проблеме демаркации и критерию фальсификации. Можно подумать, что это очень специфическая логическая проблема научного метода, попперовское решение которой изящно, но бессмысленно за рамками камерной дискуссии о неполноте индукции. Но это совершенно не так!

Оказалось, что принцип фальсифицируемости, сформулированный Карлом Поппером, очень просто выразить вне контекста специальной философской дискуссии о научном методе: если для утверждения нельзя сформулировать условия возможного экспериментального опровержения, такое предложение является непроверяемым, то есть метафизическим[124]. Знаменитый пример Бертрана Рассела с «космическим чайником» (речь идет о знаменитейшем примере Рассела, согласно которому утверждение о существовании бога так же непроверяемо, как существование крошечного фарфорового чайника, находящегося на орбите вокруг Солнца где-то в Солнечной системе — он так мал, что его невозможно обнаружить в самый мощный телескоп) можно назвать публицистическим раскрытием принципа демаркации Карла Поппера, хотя лишь при определенных самим Расселом условиях. Очевидно, что при некоторых условиях (отправка космического корабля с чувствительными датчиками) можно проверить утверждение в определенной точке пространства «маленького чайника». Короче говоря, несчастный чайник повис в чистилище для не слишком удачных примеров, где-то на полпути между «мемом» и логическим доказательством. Но существуют такие утверждения, которые в силу самой своей формы вообще исключают проверку. Ироническим отражением таких утверждений являются пародирующие религии утверждения о «Летающем Макаронном Монстре» или «Невидимом Розовом Единороге». В этих случаях за комической формой скрывается важный эпистемологический аргумент.

Для любого общего утверждения любой научной теории можно представить условия опровержения. Но метафизическое утверждение — это такое утверждение, которое нельзя опровергнуть в принципе. С точки зрения логического позитивизма, у него нет истинностного значения, оно не является ни истиной, ни ложью. По сути дела, метафизическое утверждение является буквальной бессмыслицей. С точки зрения критического рационализма, такое утверждение не является знанием (ведь научное знание по крайней мере может оказаться ложью).

Короче говоря, что не может быть уличено во лжи — то не предмет серьезного спора, не новое знание и не аргумент.

В этом и заключается главное философское начало современного атеизма: все множество утверждений, составляющих содержание христианства, или буддизма, или ислама, или любой другой религии, для научного метода буквально не имеют смысла. Философский атеизм (но имеет ли смысл на этом этапе вообще пользоваться словом атеизм?) не отрицает отдельные религиозные утверждения, такие как утверждение о всеобщем Спасении или об антиномической природе Христа, а лишь находит их все в совокупности не имеющими смысла. Более того, для подобной логики нет принципиальной разницы между религиями, метафизическими философскими системами, вроде того же платонизма или дуалистических представлений Декарта о материи и разуме, современными городскими легендами, суевериями, народными мифами, магией и лженаукой.