Жизнь Бальзака - [29]

. Несмотря на характерное неприятие мучительных размышлений Декарта над тем, что не поддается точной оценке, его философские эссе вовсе не так поучительны, какими кажутся. Они показывают двадцатилетнего Бальзака лишь с одной стороны. Декарт и Спиноза заглушались другими, более громкими и назойливыми голосами.

«– Милая сестрица, ты хотела узнать, как я устроился… Представь себе, я нанял слугу!

– Слугу, милый братец?! О чем ты только думаешь?

– Он зовется “Я-сам”… Он начинает подметать комнату, но у него это не слишком хорошо получается.

– Не поднимайте столько пыли!

– Но, сударь, я не вижу никакой пыли.

– Придержите язык и работайте, софист!»¹⁶¹

Любопытно, что уже тогда вымышленное создание служило предлогом для того, чтобы оттянуть время.

Ввиду этого постоянного брожения мифов и реальности едва ли имеет значение то, что «воздушная гробница»¹⁶², из которой впервые появились на свет бальзаковские персонажи, более не существует. Подобно композитору Гамбара из одноименной повести, Бальзак, «не напиваясь пьяным… находился в таком состоянии, когда все умственные силы перевозбуждены, когда стены комнаты начинают мерцать, когда мансарды теряют крыши, а душа улетает в мир духов»¹⁶³.

Через неделю после устройства – покрасив стены в белый цвет, сделав ширму из синей бумаги, повесив зеркала – «холостяк с третьего этажа»¹⁶⁴ приступил к работе. Он очень скоро отказался от своих философских изысканий, возможно вздохнув при этом с облегчением. Впав в другую крайность, он задумал сюжет комической оперы, озаглавленной «Корсар». Она была основана на последних романтических веяниях того времени: поэме Байрона о пирате Конраде. Центральным ее местом должна была стать песня веселых пиратов, которые радуются вольной жизни в синем море. К сожалению, «Корсар» Бальзака столкнулся с непредвиденной трудностью: «Где же, черт возьми, мне найти композитора?»¹⁶⁵

Решив, что потомкам понятнее будет произведение, написанное рифмованным александрийским стихом, он приступил к созданию трагедии в пяти актах под названием «Кромвель». Трудная задача, особенно для человека, который в то время страдал от ужасной зубной боли: «Обычно трагедия состоит из 2000 строк, то есть от 8 до 10 тысяч мыслей, не считая все другие мысли, необходимые для замысла, а еще общий план, действующие лица, декорации, обычаи того времени и т. д.»¹⁶⁶ Возможно, торговец скобяным товаром был прав, увидев в Бальзаке прирожденного счетовода. Задача написать 2000 строк, удовлетворявших всем правилам французского стихосложения, особенно если учесть, что создатель – не поэт от природы, требовала определенного автоматизма, качества, необходимого, по мнению Бальзака, всем великим писателям. Бейль считал черепицы на крышах; Спиноза полировал линзы; Бальзак, позже, методично прочитывал все статьи в биографическом словаре Мишо¹⁶⁷. Побочные преимущества «Кромвеля» менее очевидны.

Тема, которую избрал Бальзак (и, кстати, не один он) была в то время модной. Молодой Мериме собирался написать «Кромвеля» в прозе. Спустя пять лет выйдет высокопарный манифест романтизма Гюго, ставший предисловием к его собственному «Кромвелю». В 1819 г. Бальзак шел по стопам одного из своих любимых преподавателей, Вильмена, который только что издал научный труд «История Кромвеля». Вильмен иносказательно представлял современные ему события: его Кромвель был Наполеоном, а Карл I – Людовиком XVI. Бальзак с присущим ему оптимизмом надеялся, что его труд станет «требником для королей и народов»¹⁶⁸.

Любой монарх, который воспользовался бы «Кромвелем» с такой целью, наверняка кончил бы плохо. Похоже, для Бальзака идеальная модель государства – благожелательная конституционная монархия; но основная мысль подтасована самими персонажами. Зажатые подо льдом классических условностей, они тем не менее мучительно пытаются (как и многие герои Бальзака) освободиться от тщательно проработанных замыслов автора. Карл умирает благородной жертвой лукавого Кромвеля, который, несмотря на все свое коварство, олицетворяет неотъемлемое право на свободу. В конце пьесы Кромвель «долго смакует кровь своей жертвы», а королева Генриетта благоразумно возвращается на свою родину – во Францию, выразив желание, чтобы «отвратительный Альбион» поглотило море.

Сейчас кажется, что «Кромвель» не выдерживает сравнения со зрелыми произведениями Бальзака, но пьесу до сих пор вполне можно читать, если не забывать о сопутствующих обстоятельствах. За несколько лет до бурного расцвета романтической драмы бальзаковский «Кромвель» демонстрирует все характерные симптомы: историческая тематика и кипение страстей среди надгробий Вестминстерского аббатства. Картонные персонажи типичны для французского классического театра, которому к тому времени исполнилось 200 лет и который, скованный «аристотелевыми» тремя единствами, выказывал все признаки старческого возраста. По той же причине несправедливо обвинять Бальзака, как это сделали многие, в краже отдельных строк у других драматургов. К тогдашней драматургии термин «плагиат» практически неприменим. Драма, как в наши дни поп-музыка, тогда по большей части состояла в перелицовке уже существующего. Со свойственной ему практичностью и даром мимикрии новичок Бальзак распознал этот жанр во всей его полноте. Совершенная оригинальность не считалась добродетелью, и не зазорно было заимствовать удачные чужие строки. К рукописи пьесы приложена записка «Заимствования для “Кромвеля”»