Жизнь Антона Чехова - [135]
Лика и представления не имела о том, где находится Антон. Спустя два дня она обратилась к нему с мольбой, направив письмо по мелиховскому адресу: «Я очень, очень несчастна! Не смейтесь! От прежней Лики не осталось следа, и, как я думаю, все-таки не могу не сказать, что виной всему Вы! Впрочем, такова, видно, судьба! Одно могу сказать, что я переживала минуты, которые никогда не думала переживать! Я одна! Около меня нет ни одной души, которой я могла бы поведать все то, что переживаю. Дай Бог никому не испытать что-либо подобное! Все это темно, но я думаю, что Вам все ясно. Недаром Вы психолог! Почему я пишу все это Вам, я не знаю! Знаю только, что, кроме Вас, никому не напишу! А поэтому даже Маше не показывайте это письмо и ничего не говорите! Я в том отчаянии, когда почвы нет, и чувствую себя где-то, не знаю где, но там, где очень скверно! Не знаю, посочувствуете ли Вы мне! Так как Вы человек уравновешенный, спокойный и рассудительный! У Вас вся жизнь для других и как будто бы личной жизни Вы и не хотите! Напишите мне, голубчик, поскорее! <…> Ваши обещания приехать — все вздор! Вы никогда не сдвинетесь с места!»
В это время Антон с Сувориным были уже в Аббации, на модном Адриатическом курорте. Там непрерывно шли дожди, вокруг было множество русских, но Антон общался лишь со своей бывшей пациенткой, кормилицей из богатой семьи. Аббация вызвала в памяти Антона роман Мопассана «Монт Ориоль»; после этого путешествия в чеховских рассказах вновь зазвучат мопассановские мотивы. Двадцать второго сентября Чехов с Сувориным выехали в Венецию. Ответное письмо Лики осталось лежать на почте в Аббации: «Напишите поскорее, когда думаете приехать сюда, если не раздумаете! Предупреждаю, не удивляйтесь ничему. Если не боитесь разочароваться в прежней Лике, то приезжайте! От нее не осталось и помину! Да, какие-нибудь шесть месяцев перевернули всю жизнь, не оставили, как говорится, камня на камне! Впрочем, я не думаю, чтобы Вы бросили в меня камнем! Мне кажется, что Вы всегда были равнодушны к людям и к их недостаткам и слабостям! Если даже Вы не приедете (что очень возможно при Вашей лени), то все, что я пишу, пусть останется между нами, дядя! Никому, даже Маше, Вы не скажете ничего! <…> Вы что, один? Или с Сувориным? Ему, более чем кому другому, не говорите о моем существовании! <…> Потапенко писал, что между 25–30 сентября тоже приедет, может быть, в Монтрё».
Это письмо Антон получил в Ницце спустя две недели. Маше он написал: «Потапенко жид и свинья». Лика продолжала взывать к нему: «Голубчик, я одна, очень несчастна. Лика. Приезжайте один и никому обо мне не говорите».
Получив три последних письма Лики, Антон уже не сомневался в том, что она ждет ребенка. Ему нужен был предлог, чтобы отказаться от визита к ней. Им стал Суворин. Второго октября, в тот самый день, когда Антон осудил Потапенко в письме к Маше, он послал Лике холодную записку: «К сожалению, я не могу ехать в Швейцарию, так как я с Сувориным, которому необходимо в Париж. В Ницце я пробуду 5–7 дней, отсюда в Париж — тут 3–4 дня, а затем в Мелихово. В Париже буду жить в Grand Hotel'e. О моем равнодушии к людям Вы могли бы не писать. Не скучайте, будьте бодры и берегите свое здоровье. Низко Вам кланяюсь и крепко, крепко жму руку. Ваш А. Чехов. Если бы мне удалось получить Ваше письмо в Аббации, то в Ниццу я проехал бы через Швейцарию и повидался бы с Вами, теперь же неудобно тащить Суворина».
Потапенко тоже не сдержал обещания: из Петербурга он на два дня приехал не в Монтрё, а в Москву — ему было важнее восстановить отношения с Машей.
В этот раз Европа показалась Чехову менее интересной, чем в прошлую поездку в 1891 году. Он развлекал себя тем, что покупал шелковые галстуки и цветные стаканы. К тому же в Венеции на него напала крапивная лихорадка. В Милане он видел на сцене «Преступление и наказание» и сделал вывод: «насколько человечны на сцене здешние актеры и актрисы, настолько наши свиньи». (Отмщением Антону за эти мысли станет провал задуманной им пьесы.) Осмотрел Миланский собор и впервые побывал в крематории. В Генуе Антон с Сувориным по обыкновению прогулялись по кладбищу, а затем отправились на Лазурный Берег, который Мопассан прозвал «цветущим кладбищем европейской аристократии». Четыре дня они провели в Ницце, где Антон писал повесть «Три года» и «кашлял, кашлял и кашлял». Настроение у него было столь скверное, что он попросил Машу встретить его на вокзале без сопровождающих. Суворина тоже одолела хандра. Его приятельница Сазонова записала в дневнике: «Письмо от Суворина из Ниццы. Они с Чеховым друг другу надоели, оба скитаются и оба молчат». Суворин не простил Антону размолвки во время прогулки по Английскому бульвару: он спросил Антона, почему он больше не сотрудничает с «Новым временем». Тот, «сверкнув глазами», сухо попросил оставить этот разговор[306]
Шестого октября Чехов с Сувориным отправились в Париж и уехали оттуда через три дня, незадолго до того, как из Швейцарских Альп туда вернулась Лика и занялась поисками жилья и акушерки.
Проведя день в Берлине, Антон 14 октября прибыл в Москву. Подмосковные доррги развезло от осенних дождей, так что ему пришлось на пять дней задержаться в городе и заодно прочитать накопившуюся корректуру. В благодарность за Машины тяжкие труды по ремонту дома он подарил ей кольцо и обещал наградить двадцатью пятью рублями. В гостиницы «Лувр» и «Мадрид», где вновь обретались неугомонные Щепкина-Куперник и Яворская, полетела голубая записочка, выдержанная в стиле неразлучной парочки: «Наконец волны выбросили безумца на берег………и простирая руки к двум белым чайкам………». Лидия Яворская ответила незамедлительно: «Вас будет ждать горячий самовар, рюмка водки, все, что хотите, и больше всего я. Шутки в сторону, я прошу Вас, приезжайте завтра. Вы уедете в деревню, и я опять долго, долго не увижу Вас. А с Вами я так отдыхаю ото всех и ото всего. Друг мой, добрый, хороший, приезжайте».
Известный британский историк и литературовед, автор бестселлеров «Грузия. Перекресток империй. История длиной в три тысячи лет» и «Жизнь Антона Чехова», предлагает детальный анализ исторической эпохи и личностей, ответственных за преступления, в которых исчезли миллионы людей, «не чуявших под собой страны». Руководители печально знаменитой Лубянки – Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия – послушные орудия в руках великого кукловода – «человека с усами», координатора и вдохновителя невероятных по размаху репрессий против собственного народа.
«Бог делил Землю между народами, — гласит грузинская легенда, — грузины опоздали, задержавшись за традиционным застольем, и к моменту их появления весь мир уже был поделен. Когда Господь спросил у пришедших, за что они пили, грузины ответили: «За тебя, Бог, за себя, за мир». Всевышнему понравился ответ. И сказал он им, что, хотя все земли розданы, приберег он небольшой кусочек для себя и теперь отдает он его грузинам. Земля эта, по словам Господа, по красоте своей не сравнима ни с чем, и во веки веков будут люди любоваться и восхищаться ею…»Известный британский литературовед и историк Дональд Рейфилд, автор бестселлера «Жизнь Антона Чехова», главный редактор фундаментального «Полного грузинско-английского словаря», создал уникальный труд — историю Грузии, драгоценный сплав, в котором органично слились исторические хроники, уникальные документальные свидетельства и поразительное по яркости повествование.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.