Жизнь адмирала Нахимова - [6]

Павел угадывает многие здания. Он узнал и полюбил их, расспрашивая братьев, Бестужевых и товарищей в корпусе.

– Царь неутомимо преследовал шведов. Наши гребные суда высадились на острове Ретусари. Шведы так спешно бежали, что оставили в добычу котел с обедом своим. Сие событие и дало повод к наименованию острова Котлином.

Надобно верить ученому князю. Однако же Котлин был принадлежен исстари к Новгородской земле… Павел прислушивается.

– Царь-моряк оценил, что оборона острова преграждает путь к новому граду, что по мелководью на входах в Неву основательнее строить суда в Кронштадте и здесь иметь торг с иностранцами.

Шихматов недолго увлекает в историю: он помнит, что гардемарины начинают практическое плавание, и заканчивает свои объяснения навигационными указаниями:

– Длина от Военной гавани до Толбухина маяка шесть миль. Ширина между Купеческой гаванью и Кроншлотом – кабельтов, между Цитаделью и Рис-банкой около мили, против косы и маяка до материкового берега – не более двух миль. Течение на рейде обычно пол-узла, но ежели много воды, оное доходит до узла с четвертью. Течение есть следствие невского течения и направляется по фарватеру к западу. Следует, господа, запомнить, что при продолжительном западном ветре сие течение оборачивается к Неве и тогда грозит бедствием нашей столице…

Стимбот идет по Купеческой гавани. С низкой палубы кажутся огромными двухдечные корабли, привлекательны и пузатые шхуны с косыми парусами, и стройные бриги, и даже тендеры, шебеки и требаки. Над судами вьются пестрые флаги Англии, Франции, Швеции, Дании, Гамбурга, Штеттина, Мекленбурга, Португалии, Испании и Сезеро-Американских Штатов. С тяжело нависших к воде корм, с облегченных приподнятых носов уходят под воду якорные канаты.

Тихо, ясно, ветер слабый – бомбрамсельный. Судовой мусор – щепу, солому и гнилые овощи – течение сбивает в кучи и, словно плоты, медленно выносит на рейд.

Второкампанцы изображают перед новичками бывалых моряков. Они раскачиваются на широко расставленных ногах, хотя нет качки; они ловко сплевывают за борт, хотя не жуют табака, и бросают едкие замечания о судах.

– Немец, должно быть, напоил свой бушприт. Он совсем клонится к воде.

– Смотри, у датчанина фор-штаг идет враздрай с грот-стень-штагом. Бьюсь об заклад, шкипер и его команда окривели на один глаз.

Павел с удивлением слушает товарищей. Он и наполовину не понимает их речей. Он восхищен мнимыми знаниями гардемаринов и удручен своим невежеством. Только что он считал все корабли красивыми и думал об их капитанах с завистью и трепетным восторгом. Теперь замечает лишь облезшие борта, облупившуюся краску, гирлянды сохнущего тряпья на вантах, скверные камбузные запахи.

Первая встреча с торговыми судами отравлена, и тем больше волнуется Павел, ожидая свидания с военными кораблями.

Машина стимбота снова бьет лопастями колес по воде. Он идет каналом в Среднюю гавань. Замшелые зеленые камни и пирамиды с золотыми двуглавыми орлами встречают будущих офицеров. В когтях орлов корабли. Да, военный флот совсем иной. Павел читает елизаветинскую вязь на красном фронтоне старого, петровского дока: "Являет дело – каков был труд! Чего не победит России мужество".

И вот перед кадетами стопушечные корабли первой дивизии Балтийского флота под адмиральским флагом и ординарными вымпелами. Из портов в два и три яруса грозно смотрят жерла пушек. Но уже некогда озираться по сторонам. Подают концы. Бот толкнулся кранцами в стенку и притирается вдоль нее. Гардемарины едва дождались закрепления швартовых и команды; гурьбой прыгают на пристань. Павла стискивают, выносят на камни, как на волне…

Бриг "Симеон и Анна" еще не готов к плаванию. С Бутеневым и Чигирем оба тоже первокампанцы – Павел целыми днями странствует по Кронштадту. Они измеряют Крестовый канал – насчитывают больше трех тысяч шагов. Они смотрят, как конопатят и килюют суда, как каторжане с тузами на спинах, обритые и клейменые, заводят скрипучий ворот и на палубу спускают мачту. Они дышат пеньковой пылью на канатном заводе и восторгаются мачтовыми сараями. Там сохнет великий клад – отечественные дубы и сосны, и заграничный тик, и непобедимо господствуют запахи смолы. Они шмыгают по чугунолитейному заводу, задыхаясь от жары и не слыша в стуке молотов своих голосов. Они делают друг перед другом вид, что им известны все роды орудий, лежащих на пушечном дворе, и покровительственно хлопают по холодным стволам единорогов и каронад. Они глазеют на диковины – кран, поднимающий тяжести, как соломинки, на паровую машину, очищающую дно Военной гавани.

Они толкутся между поморами и иностранными матросами у голландской кухни на берегу. Здесь работают коки всех судов, потому что на кораблях в гавани запрещено разводить огонь. Но здесь не столько едят, сколько пьют и заключают сделки.

Они подолгу стоят у окна лавки Осипа Васильева, именуемого на вывеске 1озерп ^УШатзоп. Здесь в открытых футлярах лежат секстаны, октаны, хронометры, компасы, подзорные трубы, и трехъязычное объявление над ними утверждает, что эти приборы лучших мастеров достойны лучших командиров кораблей, отправляющихся вокруг света. И сам Васильев, ряженный мистером Джозефом Вильямсоном, представляется гардемаринам кронштадтским Ньютоном.