Аким Матвеевич беседует с Павлом и неожиданно встречает полное согласие мальчика с планами матери. Павлуша мечтает быть моряком. Дядюшка с удивлением убеждается, что не столько пример старших братьев, сколько его собственные рассказы о древних походах днепровских славян, о Запорожской сечи, его восторженное преклонение перед гением Петра и смелой мыслью Ломоносова запали в эту замкнутую детскую душу. Поэт уже не пытается узнать, чего хочет ленивый и веселый Ваня. Он подчиняется желанию Павла и садится с ним за математические учебники. Так проходит зима. И наконец приезжает Степан Михайлович.
Федосья Васильевна воскресает. В два дня тарантасы наполняют укладками с платьями, вареньями, колбасами, и по пыльному большаку обоз Нахимовых выезжает в обратный путь. Степан Михайлович, выслушав обильные упреки супруги, храпит и покачивается в рессорном возке. Он не живет прошлым и не знает, что много лет назад дед отвозил по этой дороге его отца, Михаилу, в Смоленской ландмилиции кавалерийский полк.
В этом, 18ГЗ году Степан Михайлович не отправляет сыновей в корпус. Поездка в столицу и обмундирование кадетов требуют денег, а их совсем нет. Не отвозит их и в следующем году – нет вакансий. Для младших кадетов сыновья уже велики, а в гардемаринские классы принимают с экзаменом.
Правда, проверка знаний Нахимовым не страшна… "По дружбе господина помощника инспектора и ротных командиров, экзамены будут легкие", – уверяет родителей Николай в очередном послании. Но Павел, оказывается, не хочет поступать "как-нибудь". Он понуждает брата Платона объяснять ему из геометрии, механики и теории навигации и даже то, чего вовсе не требует программа. Он упорно занимается и после отъезда старшего брата осенью 1814 года на службу в Кронштадт. Приходится поселить Павлушу и Ваню на несколько дней в Вязьме, где спившийся математик из уездного училища может руководить занятиями будущих гардемаринов.
В городе Павел трудно сходится с мальчиками, хотя его нельзя назвать нелюдимым. Он охотно играет в рюхи. Он принимает участие в кулачных сражениях. Но равнодушен ко всему, что волнует вяземских мальчуганов; ко всему, кроме игр на воде. Купаясь, Павел отдает все силы длительной борьбе с течениями и водоворотами. Когда гребет, расчетливо переводит дыхание и откидывается всем корпусом. При этом серые глаза из-под бронзовой пряди волос смотрят куда-то поверх реки, поверх деревьев, поверх холмов. Никто не знает, что Павел видит бурное море, что в этот момент направляет гичку в разрез волны через штормовой прибой.
В Петербурге на масленой неделе стоят морозы. Много снегу. На крепком гладком льду реки тесно уставлены балаганы фокусников и скоморохов. Раздается лязг и грохот ударных инструментов. Шумная толпа гогочет у края набережной перед клетками грустных зябких обезьян и вялых львов. Под пискливые такты унылой флейты качается синий от холода канатоходец. Клубится пар от пирогов с требухой, вязигой и рыбой, от горячих блинов, от разгоряченного весельем и водкою рабочего люда.
Павел оглушен человечьим гомоном. Неловкий, длинноногий, в чрезмерно короткой шинели, он торопливо шагает за братом и его блестящим товарищем, Николаем Бестужевым. В своей новой форме, не обвыкший к ней, сутулый Павел "точно молодой пингвин, выбирающийся с птичьего базара", – шутит бывалый Бестужев.
Они выходят к Сенату. Наискось, за рекой грузно поднимаются стены и верки, темным силуэтом врезается в небо шпиль Петропавловской крепости. Широта и величие! Щемящее тревожное чувство охватывает мальчика. Он поворачивается и вздрагивает. Огромный всадник вздыбил коня над скалой; он скачет на Павла, он грозно простер руку. Великий, страшный Петр! Как можно говорить о каких-то безразличных вещах в присутствии славного царя?! Невольно Павел тянет за рукав Николая, – кажется, он ищет защиты.
Два Николая смотрят в его растерянное лицо. Два Николая смеются.
– Какой кадет, какой гардемарин перед сим памятником не воображает себя адмиралом!
– Ты хочешь осмотреть Адмиралтейство? Ну пойдем.
Только теперь замечает Павел, что плац справа замыкает низкий желтый фронтон громадного здания и над ним в сером петербургском небе парит легкая золотая игла. Он молча идет за лейтенантом. Часовые в холодных киверах делают на караул, и они вступают между высоких подстав с якорями и пушками под арку, проходят вдоль замерзшего канала. Справа и слева деревянные эллинги укрывают остовы будущих кораблей российского флота, дальше во дворах под навесами груды материалов. Снова ворота, и они выходят на великолепный гласис, обсаженный в три ряда молодыми деревьями.
– Теперь ты можешь обнять глазом всю перспективу замечательного произведения русского зодчего. Его имя Захаров, – говорит Николай Бестужев. Он берет Павла за плечи и ворочает мальчика лицом к главному въезду с башней-колоннадой.
Грудастые нимфы поддерживают каменную небесную сферу, над ними громадный барельеф, и снова барельеф, и квадрат ионических колонн с фигурами стихий, времен года и стран света, и, наконец, фонарь с часовым.
Павел долго стоит закинув голову. Он пытается понять содержание барельефов, и бессилен. В смоленской деревне его не обучали греческой и римской мифологии. Мальчик вопросительно смотрит на брата.
