Живые в Эпоху мёртвых. Старик - [33]

Морф выбрался за перила ограждения лоджии и полез по стене здания, цепляясь за все подряд. Лезть было сложно и неудобно. Тяжелое массивное тело неуклюже карабкалось к заветной добыче, могучие лапы хватались за выступы и щели, норовили все время соскользнуть, не хватало гибкости и ловкости. Перебираясь к вожделенной цели, морф слушал шум, который производили его жертвы. Они перебрасывались попеременно высокими и низкими громкими звуками, иногда сплетая оба голоса в единую какофонию.

Одолев два этажа вверх и пару секций вбок, морф оказался у заветной коробки со съестным. Он высунул голову на массивной шее над нижним сливом пластиковой оконной рамы. Такая шея подходит, чтобы рвать головой с массивными челюстями живую плоть. Но эта же самая шея оказалась очень неудобной для того, чтобы поворачивать голову и заглядывать в окна. Даже более неудобной, чем массивные и негибкие коротковатые лапы. Лапы тоже мало подходили для такой акробатики. Через стекло он наблюдал, как две аппетитные тушки стоят друг перед другом и машут руками. Привлекшие его звуки не прекращались.

Кызя попытался поменять позицию, чтобы удобнее было взобраться в эту бетонную коробку с прозрачными стенками. Тонкий жестяной слив выгнулся под его лапой и вылетел из креплений с громким треском. Одна из фигурок в окне издала долгий пронзительный звук. Вторая фигурка направила в сторону Кызи длинную черную палку. Дальше была вспышка, грохот и досадный удар в морду, который поставил точку в этом первом уроке верхолазанья. Вместе с дурацким жестяным сливом Кызя полетел вниз. Пролетев два этажа, он успел выбить лапой окно и ухватиться за стойку алюминиевой рамы. Рама лопнула под весом морфа, но задержала его падение и изменила траекторию. Кызя громадным снарядом влетел в лоджию квартиры, находящейся ниже, выбив сразу две рамы.

За стеклом раздались крики. Маленькая и большая добыча кинулись друг к другу и сплелись в единый комок. Так даже лучше. Морф уже не обратил внимания на раму, а просто внес ее на своих плечах внутрь комнаты. Был голод, но было и пытливое любопытство. Это стало его третьим чувством. Он замер перед своими жертвами. Большая фигура откинула от себя маленькую прочь из комнаты. Зачем? Ну вот зачем так делать? К чему такие сложности? Можно и без церемоний. Добыча, нелепо маша руками с каким-то предметом, кинулась на него. Вот так, конечно, лучше. Морф с легкостью откусил сразу всю руку с предметом по самое плечо жертвы. Он хрустел раздробленными костями и пережевывал плоть, пропихивая в себя откушенную руку. Жертва обреченно корчилась на полу. Морф одним ударом лапы вскрыл ее живот и грудную клетку. Печень. Кызя погрузил лапу в рану и аккуратно сжал когтями упругую печенку. Выдранную печень он проглотил разом, как сладкую конфету. Все тело отзывалось волнами удовольствия.

Он обратил внимание и на маленькую добычу, все еще безмолвно стоящую возле распахнутой двери. Запах нежного молодого мяса дразнил и приманивал. Он бросил агонизирующее кровоточащее тело и двинулся навстречу сладкому десерту. Маленькое существо, подвывая, кинулось в соседнюю комнату. Морф вальяжно проследовал за ним. Он слышал шаги, дыхание и запах жертвы, ощущал ее тепло, и еще он безошибочно чувствовал жизнь.

Морф выудил ребенка из-под кровати, проткнув когтями бок мягкого тельца. Он покрутил ребенка перед собой. Кызя уже успел успокоить голод. Ему было интересно. Он изучал свою жертву. Морф протыкал тельце в разных местах, ломал кости, отрывал от него кусочки, облизывал шершавым языком бегущую кровь. Он чувствовал, как жизнь всеми силами пытается удержаться в этом хрупком и несерьезном тельце. Трепыхающееся в неровном ритме сердечко пытается гнать кровь, спазмы стягивают разорванные сосуды, организм выбирает последние резервы, чтобы оставить жизнь маленькой жертве. Буквально за мгновения до обрыва последней тонкой ниточки, удерживающей ребенка на этом свете, морф раздавил детскую головку челюстями так же легко, словно это было куриное яйцо. Остатки детской головки брызнули сквозь приоткрытую пасть наружу. Морф пожевал голову, дробя осколки черепа в мелкое крошево. Не удержавшись, он проглотил получившееся месиво разом, одним большим глотком. Даже не проглотил, а втянул в себя. Кызя упоительно причмокнул. Какой бесподобный вкус был у его добычи!

В комнату вошло распотрошенное им раньше тело. За ним по полу тащились его кишки. Восставший труп матери ребенка медленной деревянной походкой шагал в сторону Кызи. Противный конкурент тупо ткнулся в него и протянул одну оставшуюся руку к изодранному трупику в лапах морфа. Кызя оторвался от приятного занятия и впился зубами в ногу шатающегося мертвяка. Фу!!! Какой ужасный вкус и запах. Это был вкус не-жизни — такой же, как и у него самого. До чего же отвратительно. Да, набивать этим брюхо — все равно что жевать ковер, на котором лежит маленький сладкий труп. Морф досадливо оттолкнул лапой невкусного зомби. Тело пролетело через всю комнату, ударилось о стену и отрикошетило в угол.

Оттуда новоиспеченный зомби пополз, оставляя за собой неровный кровавый след и волоча раздробленную ногу. Морф с интересом наблюдал, как мертвяк подбирается к его добыче. Ему было любопытно. Но тут Кызя пришел в негодование. Тупой мертвяк лез жрать его еду. Жгучая ярость захлестнула его без остатка. Да он сам превратился в ярость. Один удар — и сломанное пополам тело летит к дальней стене комнаты. Череп мертвяка лопается как арбуз от удара о стену, и мозг кусками разлетается по всей комнате. Вытянув лапу, морф подхватывает кончиком когтя небольшой кусочек мозга и отправляет его в пасть… Лакомство безнадежно испорчено. Тут им овладевает досада. С большим свежим трупом он мог не опасаться приступов голода целый день.