Живые тени ваянг - [92]

Двор-сад, кроме того, что сам цветет и благоухает, еще и уставлен огромными цветочными горшками. В одном из них расцвел цветок, напоминающий колокольчики. И этот колокольчик даже не один, целая гроздь сиреневых бубенцов слегка раскачивается на ветру, словно собираясь вот-вот зазвенеть.

Буди сказал, что голова дома — семейный храм санггах, и потому он стоит лицом к священной горе — Гунунг Агунг. Дорога к храму из десятка, а то и двух — ступенек, походит на небольшую лестницу в небо, священное пространство, где обитает мудрость. А сам храм, опять же искусно украшенный резными цветами, растениями и сюжетами из мифологии, внутри оказался совершенно пустым. Все действо происходит, оказывается, снаружи: красивые корзиночки с цветами, рисом и фруктами — подношения богам, лежат на виду.

Во дворе чувствуешь себя защищенным от внешнего — от печалей, невзгод, от суеты и погони за иллюзиями. На душе легко и спокойно, словно ты — в центре равновесия природы. И не надо напрягаться, захлебываться в ненависти или злости, и не надо растрачивать по пустякам свою энергию. Даже шума городской жизни здесь меньше, как будто бы он остался за каменной стеной, за чанди бетар, как за двумя половинками — добра и зла. А вот птицы здесь слышны гораздо сильнее, чем на улице, они поют на все голоса, особенно по утрам.

Закудахтали куры, это у соседей. Здесь вообще странное соседство: пятизвездочные отели, банки и посольства рядом с рисовыми полями, длинными оранжереями из живых деревьев и кустарников, выставленными на продажу, и с художественными мастерскими, в которых ваяют скульптуры и тоже их продают. И везде гуляют куры, собаки и кошки… Катя увидела даже одну свинью.

— Как ты? — Буди подошел к своей гостье, присевшей во дворе на невысокую скамеечку возле маленького фонтанчика.

— Нормально… Сижу и слушаю, как меня успокаивает и убаюкивает вода… Она журчит, а я думаю…

— Думать — это хорошо!

Буди тоже сел на скамейку. Как сказать ей о своих размышлениях? Не обидится ли Катя, если он выскажет такое предложение? Или она торопится улететь домой?

— Катя, я планировал уже завтра отправиться в самую главную поездку, но вижу, что ты еще недостаточно готова. Ты эмоционально напряжена, у тебя какое-то душевное смятение… Да? А если отложить поездку на два дня?

— И что мы будем делать все это время?

— Не думай, что бездельничать! Я хочу показать тебе настоящее театральное представление. Когда ты ближе познакомишься с мифическими героями, избавишься от сомнений и страхов… А что ты еще хотела бы увидеть?

— Знаешь, Буди, я вдруг вспомнила о своей профессии. — Катя рассмеялась, и зазвенели в гигантском горшке сиреневые колокольчики. — А есть ли возможность пообщаться с кем-то из местных мастеров? Может быть, когда-нибудь в новой коллекции я использую индонезийские мотивы… Кто знает?

— Да это еще проще! Наша соседка Роза — мастер по росписи батика. Она и на показах бывает…

— А как я с ней буду разговаривать?

— Очень просто! На английском! Не забывай о том, что мы с тобой — на туристическом острове, где без английского никто и шагу не сделает. Тем более — молодежь…

Буди словно о чем-то вспомнил. Он встал со скамейки и подошел к горшку с сиреневыми колокольчиками, с удивлением разглядывая крупные коробочки-бубенцы. «Неужели тоже заметил, что колокольчики зазвенели? — подумала Катя. — Значит, и мне не показалось…»

— Пойдем в дом, мама обед приготовила… — сказал он вдруг такую будничную фразу, спуская Катю с небес на землю. Она встала со скамейки и сделала шаг к дорожке, ведущей к дому. Бэлова слегка кружилась, словно спуск на землю был по очень крутой горке. А может, это от цветов, усыпавших и деревья, и клумбы?

Его мама — Батари, резала на кухне овощи для салата. Миловидная женщина средних лет с прибранными под заколку-бабочку черными, без единой сединки, волосами. «Воздух здесь омолаживающий, или еда с морепродуктами? — подумала Катя. — До самых преклонных лет женщины остаются стройными и моложавыми. Да, а почему она так чистит морковь? Ножом не „к себе“, как это делаю я, а „от себя“?» И словно в ответ на ее мысли Батари обернулась к сыну и что-то ему сказала.

— Ты, наверное, обратила внимание на то, как мама держит нож, — с улыбкой заметил Буди. — Все европейские женщины удивляются…

— Впервые вижу… А вообще-то, какая разница… Кто как привык…

— Катя повела плечами, подчеркивая свое равнодушие к этой теме. И почему это она так внимательно смотрела на его маму?

На обед были креветки под сладковатым темно-коричневым, как шоколад, соусом. Буди знал уже о ее особой любви к морепродуктам, и потому, видимо, сделал такой заказ. Креветки показались Кате гигантами — они были раза в три-четыре больше тех, что ела она в Питере. Может, порода особая, или так зажирели в океане? Листья какой-то травы вместе с кусочками цветной паприки и обычной белокачанной капусты отдавали неизвестной пряностью, чуть похожей на базилик. И конечно — рис: он всегда был на столе, как в России — хлеб, и всегда горячим — в рисоварке. А вот хлеба на столе Катя не увидела. Как и молока, и сыра, и творога… Видимо, это были совсем непопулярные среди индонезийцев продукты. А может, и дорогие. Катя вспомнила, что видела в супермаркете баночку с йогуртом по цене килограмма отборной свинины, которую они купили для барбекю на ужин.