Живые, пойте о нас! - [22]

Враг понимал, что и в дальнейшем Кронштадт будет предпринимать попытки помочь своему десантному отряду. Беспокоила его и прекращающаяся активность войск со стороны Ораниенбаума.

Там, где еще недавно возле извилистых оврагов, у безымянного ручья, захлебывались одна за другой ожесточенные атаки гитлеровцев, сейчас яростно рвалась в район Нового Петергофа советская пехота.

Атакующие части 10-й стрелковой дивизии и противодействующие им немцы несли в этих боях большие потери.

Нашим войскам помогала артиллерийская группировка 19-го стрелкового корпуса. Ее батареи малых и средних калибров находились непосредственно в боевых порядках. Недаром в ходе этих боев фашисты, засевшие в Петергофе, стали называть овраги, тянувшиеся у безымянного ручья, оврагами смерти.

Большую помощь сражавшимся оказывала артиллерия Кронштадта и Ижорского укрепленного сектора.

Над головами моряков проносились 12-дюймовые снаряды, каждый из которых весил полтонны. Таких снарядов было выпущено свыше трехсот.

Всего за дни, когда десант насмерть бился с врагом в Петергофе, на опорные пункты немцев было обрушено 2976 снарядов от 100- до 305-миллиметрового калибра.

Не допустить прорыва наших войск со стороны Ораниенбаума, не дать им соединиться с моряками-десантниками было основной целью немцев.

Гитлеровское командование прилагало особенные усилия, чтобы уничтожить весь десантный отряд моряков. Командующий 38-м армейским корпусом Стрельнинско-Петергофской группировки генерал фон Хаппиус запросил у ставки группы армий «Север» помощи.

Немцы вынуждены были перебросить в Петергоф войска, предназначенные для штурма Ленинграда.

От Стрельны и Урицка к исходу дня 5 октября на позиции прибыли эсэсовский батальон 154-го полка с полковым штабом, разведотдел 269-й дивизии, саперы, части противотанкового дивизиона, полк пехоты.

Моряки, разгромившие береговую охрану и тыловые части 1-й и 291-й пехотных дивизий, израсходовав большую часть своего боезапаса, потеряв многих своих товарищей, столкнулись теперь со свежими силами врага.

В Нижний парк со стороны гранильной фабрики на выручку десанту прорвались не только бойцы, которыми командовал лейтенант Кирейцев.

Виктор Александрович Бобиков, слесарь-инструментальщик Ленинградского Адмиралтейского завода, пошел, как и его товарищи, в народное ополчение.

В сентябре сорок первого года он сражался у деревни Луизино н у Розового павильона, командуя пулеметным взводом.

Ленинградец, с детства влюбленный в прекрасные пригороды, он не успел удивиться или ужаснуться тому, как быстро эти места со старыми причудливыми названиями — село Поэзия, Заячий Ремиз — превратились в опустошенную зону военных действий.

Еще совсем недавно, вчера или позавчера, к ополченцам приезжали их близкие, привозили немудреные пожитки, рассказывали семейные новости.

Иногда, с разрешения командиров, жены оставались ночевать в комнатах опустевших санаториев, домов отдыха. Жители, обслуживающий персонал были отсюда выселены…

Женщины возвращались в Ленинград со свеженакопанным картофелем, кочанами капусты, которые все равно некому было убирать.

Однажды, когда к Виктору приехала его Ксана, он велел ей не задерживаться. В тот день раскаты артиллерийской грозы тревожно отдавались в голубом небе.

— Знаешь, Ксюша, скорей уезжай, — сказал Бобиков жене.

Старший сержант, отслуживший срочную, он каким-то внутренним чувством ощущал роковую красоту, неблагополучие этого безоблачного, теплого осеннего дня.

Назавтра возле дачной платформы, где они с женой прощались, где говорили о доме, о сынишке, разорвался первый фашистский снаряд.

Виктор Бобиков участвовал во всех боях батальона, видел, как падали сряженными его товарищи, поднимался с оставшимися в живых для новой атаки.

Он различал немцев совсем близко, следил, как шли они, что-то крича, в расстегнутых шинелях, строча во все стороны из автоматов. Это и была хваленая их «психическая». Впрочем, их ли? Виктору довелось видеть в любимом фильме «Чапаев», как шли в «психическую» белогвардейцы, каппелевцы, под грохот барабана.

И Виктор, словно чапаевский пулеметчик, держа руку на станковом, ждал мгновения, чтобы раскаленной очередью срезать эту наглую, ворвавшуюся на родную землю погань.

Испытывал ли Бобиков в момент атаки страх? Нет. Страх приходил позднее, когда атака была отбита, когда в окопе в коротком тревожном сне он заново переживал свершившееся.

В конце сентября небольшая группа оставшихся в живых ополченцев-корабелов влилась в ряды 10-й и 11-й дивизий 8-й армии.

— И ты здесь! — обрадовался Бобиков, увидав долговязого парня в очках, студента-первокурсника Кораблестроительного института Льва Видуцкого. Оба они попали во вторую роту первого батальона 204-го полка 10-й дивизии. Бобиков был назначен командиром роты.

Они лежали в окопе под непрекращающимся автоматным и пулеметным огнем. Перед ними высилась занятая немцами старинная гранильная фабрика. Между окопом и фабрикой чернела канава с перекинутым через нее деревянным мостиком.

Наши бойцы знали — позиция ненадежна. С минуты на минуту могут появиться фашистские танки.

Рядом в блиндаже пряталась группа петергофских жителей — женщины, дети, старики. Поздней ночью 27 сентября воины 10-й дивизии вывели их из-под огня к дороге, ведущей на Ораниенбаум.