Живой портрет - [2]

Из страха ли он промолчал,

Или проникся уваженьем.

И стольких нажил я врагов,

Что поводов для столкновенья

Отыскивать не приходилось.

Я от дуэли шел к дуэли,

Я дрался чуть не каждый день.

И так как от отца в наследство

Я, слава богу, получил

И руку верную, и деньги,

Я отводил удары шпаг

И уклонялся от возмездья,

И только раненых врагов

Ночной дозор хватал на месте.

Прослыв бесстрашным, можно жить

И убивать без спасенья,

А правосудие с одними

Убитыми имеет дело.

Недолго это продолжалось.

Я вышел цел и невредим,

Но нищ из этих переделок.

Как деньги в грех меня ввели,

Так и возмездия избегнуть

Мне только деньги помогли.

Чтоб быть свободным, стал я бедным.

Юнец богатый и беспутный —

Как брошенное в щелок едкий

Белье. Отмоется оно,

Но ткань протрется, поредеет

И разорвется. Так и я —

Все пятна шумных похождений

Я золотой водой смывал,

И вот домылся, наконец,

До чистоты и до крушенья.

Конец каретам и нарядам!

Как передать тебе, Такон,

Что пережил я, что я вынес

В те дни паденья моего?

И вот когда всего больнее

Я это ощутил, Такон:

Я шел по улице пешком

И вспомнил… Боже, сколько шума

Наделали мои лакеи

В тот день, когда я обновил

Мою последнюю карету!

И вот теперь я шел пешком,

Чтоб заказать себе калоши

Для зимних месяцев. Но это

Еще не худшая из бед.

Нет, хуже то, что с разореньем

Я потерял все, что имел,

Но только не высокомерье.

Я был, как прежде, безрассуден,

Так безрассуден, что терпенье

Закона этим истощил.

И тем опасней было дело,

Что беззащитен я и наг

Стоял под градом стрел судейских.

И каждая теперь стрела

Могла вонзиться прямо в тело.

А это привело к тому,

Что я забыл в моих тревогах

Мою прекрасную сестру,

Прекрасную и молодую,

И безрассудную, как я.

На своенравие и смелость

Я сам толкал ее невольно.

Я не присматривал за ней,

Я на своей жил половине,

Она всегда была одна, —

Я честь оставил без присмотра.

Проснувшись ночью, иногда

Я чувствовал невольный трепет,

Я думал: быть беде, придет

Расплата за мою беспечность.

И вот однажды ночью (холод

По голове моей проходит

От этого воспоминанья,

И ты, Такон, не удивляйся,

Но в первый раз такое чувство

Тревожное в меня проникло

И сжало сердце, — я смеялся

Над всем, мне все казалось шуткой,

Я истинных страстей не знал),

Так вот, Такон, вскочив с постели

От этих мыслей беспокойных,

Я тихо вышел черным ходом

В наш сад. Какой-то незнакомец,

Стоявший около дверей,

Шагнул навстречу мне и дерзко

Меня окликнул: «Кавальеро,

Назад!» Дыханье захватило

Тут у меня. Подумай только:

Наглец какой-то в нашем доме

Расположился как хозяин

И смеет оскорблять меня.

«А кто со мною говорит?» —

«Слуга, которого хозяин

Оставил эту дверь стеречь». —

«А мне велел хозяин дома

Узнать у вас, кто вы такой!» —

Воскликнул я. «Не повинуюсь», —

Ответил он. Тут я вскричал:

«Тогда я выполню другой

Приказ: убить вас, и войти,

И все, что встречу, уничтожить».

В ответ схватился он за шпагу.

На звон оружия из дома

Сейчас же выбежал другой,

И на меня напали оба.

Мне было трудно отбиваться,

Но я с невиданною силой

Напал на них. Я говорю

С тобой об этом поединке,

А у меня такое чувство,

Что я опять стою со шпагой,

Хоть эта ночь давно прошла.

Они ко мне шагнули ближе,

И я обоих заколол.

Один не вымолвил ни слова,

Другой успел еще воскликнуть:

«Священника!» Я с бурей в сердце

Перешагнул через обоих

И бросился искать сестру

Преступную в ее покоях,

Но дом был пуст, и в темноте

Мне отвечало только эхо.

Она, конечно, убежала,

Увидев, что я знаю все.

Я понял, что отмстить ей трудно

И что опасность велика,

Хоть мне и было оправданье

В том, что задета честь моя.

Но слишком много накопилось

За мною дел, притом ведь я

Не мог уже теперь укрыться

За золотым своим щитом.

Сестра, наверное, укрылась

В каком-нибудь монастыре,

А всем, что здесь произошло,

Я обесчещен и поруган,

И даже рассчитаться я

За унижение не в силах.

Что мог бы сделать я еще?

Не вызвать же на битву небо!

И я решил бежать, бежать

От мест, где был я опозорен.

И тут, на улице, я встретил

Тебя. Не говоря ни слова,

Тебя с собою я увлек,

Без всяких сборов и без денег

Покинул в темноте Севилью, —

И вот мы, наконец, в Мадриде,

Измученные, без поддержки,

И без знакомства, и без крова

Над головой, и без надежды

Его найти. И потому,

Когда опять, Такон, ты видишь,

Что я без памяти влюбился

И что способен я увлечься

В такой нужде, в такой беде,

Ты, подводя итог безумным

Моим поступкам и порывам,

Уж заодно прибавь и это,

Не удивляясь ничему.

Такон

О, господи, помилуй нас!

Да если этакой отравой

Любовь к тебе проникла в душу

И в тело грешное твое,

И ты не умер, я готов

Поверить даже и тому,

Что можно запивать свинину

Водой и все-таки остаться

В живых. Да есть ли в целом мире

Подобные тебе безумцы?

Дон Фернандо

О, в этом можешь быть уверен!

Такон

Вот был один, — себя он папой

Считал и зятем королевским

И говорил, что тридцать раз он

К святым причислен, но ведь это

Пустяк в сравнении с твоими

Причудами.

Дон Фернандо

Мои причуды

И странности все в этом роде.

Такон

Ну, ладно, раз уж мы в Мадриде,

Ты вот что мне скажи: куда мы

Попали? Ты ведь здесь бывал.

Дон Фернандо

Обитель это капуцинов,

Их основная добродетель —

Долготерпение.

Такон

Ну, видно,

И мне сродни долготерпенье, —

Ведь вот терплю же я тебя.

А это что за церковь?

Дон Фернандо

«Воин

Небесной Благодати» это.

На улице мы Королевы.