Живописец теней - [14]
С полгода назад Иоаким даже участвовал в их совещании – его подвигла на это надежда отыскать нового кредитора. О какой-либо морали говорить в этих стенах было просто смешно, и он быстренько придумал полубезумный проект: свезти на остров Робинзона бывших заключенных Кумлы[29]. Первым призом в соревнованиях различного рода будет машина инкассатора с миллионом крон. Победитель получит немного динамита, чтобы взорвать сейф в машине. Он тут же и название придумал – «Друзья Робинзона». А в качестве ведущего предложил режиссера и драматурга Ларса Нурена, известного, в частности, тем, что для своих театральных постановок он привлекал профессиональных уголовников. К его несказанному удивлению, идея, родившаяся под парами полбутылки представительского виски, встретила бурное одобрение, за исключением разве что кандидатуры Ларса Нурена. Еего решили заменить на известного специалиста по ограблению банков по имени Лиам Норберг. Один из дизайнеров немедленно уселся за компьютер набрасывать правила соревнований.
– Старик, у тебя настоящий талант, – сказал ему Андерс Сервин, когда они всей компанией отправились в «Театр-грилль» потусоваться в компании таких же, если не более аморальных, коллег из журналистского корпуса. Насколько Иоаким понял, в словах Андерса не было ни малейшей иронии. – Ты мыслишь правильно, хотя пока еще плохо представляешь себе лимиты жанра. В нашей отрасли мы должны планировать границы дозволенного, то есть каждый раз начинать с рубежа бесстыжести, достигнутого предыдущим шоу. И дальше развивать успех, не слишком медленно, но и не слишком быстро. Нет такой бездны, куда не свалился бы человек, если дать ему время попривыкнуть и шанс разбогатеть…
Иоакима неприятно кольнула мысль, что, если бы не смерть Виктора сутки назад, он наверняка согласился бы на любое грязное предложение Андерса.
Таким образом, коллекция картин спасла его от моральной пропасти.
Он снял автоответчик с паузы.
– Это Свен-Улуф Валлин! – прорычал голос, который когда-то, пока Иоаким таскал его обладателя по дорогим кабакам, был образцом дружелюбия. – Я насчет моих двадцати тысяч…
Он прослушал еще не меньше дюжины тревожных сообщений с флангов экономических боев, прежде чем услышал успокоительный голос Эрлинга Момсена. Облагороженный фрейдианским терпением голос все понимающего опытного психолога, который даже требование о возврате денег облек в насквозь психотерапевтическую форму:
– Привет, Йокке! Думаю, что твоя неспособность заплатить долги зависит как раз от того фактора, который мы упоминали в последней беседе. Ты восстаешь против обязывающей функции подсознательного, против голоса так называемой совести, он для тебя ассоциируется с голосом умершей матери. Приходи на прием, когда захочешь… очень важно, чтобы чувство вины не взяло верх… и мы можем вместе разработать план выплаты твоего долга, а заодно поговорим и о злоупотреблении порнографией.
Если бы мы жили в справедливом мире, подумал Иоаким, автоответчик был бы переполнен соболезнованиями по поводу кончины отца. Оттуда лились бы голоса, полные понимания и сочувствия, надломленные горем… или хотя бы одухотворенное молчание, когда у сочувствующего вроде бы не хватает слов, чтобы выразить свою печаль… Но даже собственная сестра не озаботилась ему позвонить.
На ленте осталось только одно сообщение – от Луизы; она интересовалась, не сохранились ли у него фотографии их поездки во Францию десять лет назад.
– Я хочу показать их Винсенту. Мы читаем сказку, а дело происходит в Париже… Позвони, когда получишь это сообщение.
Четверть часа спустя, стоя голым перед зеркалом в ванной, Иоаким подумал, что похож на сексуального маньяка в розыске: прямо на физиономии отпечатались черные газетные буквы, а разводы типографской краски на лбу явно напоминали нос преступного пастора Хельге Фоссмо. Смывая под душем воспоминания о пережитых унижениях, он размышлял, что сказать бывшей жене. Ему нужны были деньги на авиабилет в Фалькенберг и еще хотя бы тысячу на непредвиденные расходы. Может быть, Луиза согласится дать ему денег – в обмен, так сказать, на парижские фотографии?
Гардероб выглядел так, словно там разорвалась граната. Все же ему удалось найти немного марокканского хаша в кармане куртки от Пола Смита. Он свернул себе джойнт и начал разыскивать снимки в битком набитых картонных коробках. Поиски заняли немыслимо много времени. Резиновые нити ассоциаций все время отвлекали его от поисков. Сувенирный коралл… открытка без обратного адреса, бог бы с ней, но яркая картинка (заход солнца на Средиземном море) оказалась настоящей психоделической бомбой: она вызывала поток мыслей, ничего общего с действительностью не имеющих… Наконец фотографии нашлись. Набирая номер бывшей жены и преисполняясь глубокой благодарности «Телии»[30], что она, несмотря на многомесячную неуплату, все же не отключила телефон, Иоаким вдруг понял, что немного перебрал с хашем. На счастье, Луиза голосом автоответчика сообщила, что она в саду.
Он выглянул в окно – ничего утешительного: мотоциклисты на месте. Один листал вечернюю газету, другой закурил сигарету. Время словно бы не двигалось. Сколько они уже здесь стоят? А может быть, они просто живут где-то поблизости… или ждут какую-нибудь не менее мускулистую даму, почему-то забредшую в их дом?
