Живописец Шалкен - [4]

Доув согласно кивнул; в душе он не мог не признать, что такое предложение было для племянницы подарком судьбы; незнакомец, по-видимому, богат и не скуп, а такими женихами не разбрасываются, пусть даже он капризен в обращении и не слишком приятен на вид. Своим приданым, более чем скромным, Роза целиком была обязана дядюшкиным щедротам, поэтому не резон ей бьпъ чересчур разборчивой. Отказывать по причине высоты происхождения ей также не было смысла — Роза отнюдь не отличалась знатностью, что же касается других возражений, которые могла выдвинуть девушка, то Герард, сообразно обычаям своего века, имел полное право не прислушиваться к ним, по крайней мере до поры до времени.

— Сударь, — обратился художник к странному гостю, — ваше предложение чрезвычайно великодушно, и известные колебания, которые я испытываю, пытаясь принять решение немедленно, связаны с тем, что я не имею чести ничего знать ни о вашей семье, ни о положении в обществе. Надеюсь, вам не трудно будет удовлетворить мою любознательность?

— Что касается положения в обществе, — сухо ответил незнакомец, — вам придется принять мои слова на веру; и не докучайте мне излишними расспросами, вам все равно не удастся узнать больше, чем я сочту нужным раскрыть. Вы получите достаточную гарантию моего солидного положения — мое слово; если вы человек чести, оно вас удовлетворит, а если нет — подтверждением станет мое золото.

«До чего вспыльчивый старик, — подумал Доув. — Привык делать все по-своему. Но, по зрелом размышлении, не вижу причин отвергать его предложение. Однако не стоит и связывать себя ненужными обещаниями».

— Вам не придется связывать себя ненужными обещаниями, — сказал Вандерхаузен, странным образом повторив слова, только что промелькнувшие в голове собеседника. — Полагаю, однако, при необходимости вы не откажетесь взять на себя письменные обязательства; я же докажу, что обойтись без этого невозможно. Если золото, которое я передам в ваши руки, удовлетворит вас и если вы не собираетесь тотчас же отвергать мое предложение, то вы должны, прежде чем я покину ваш дом, поставить свое имя под этой бумагой.

С этими словами гость протянул художнику документ, согласно которому он, Герард Доув, обязался выдать свою племянницу, Розу Вельдеркауст, замуж за Вилькена Вандерхаузена из Роттердама не позднее, чем по истечении одной недели сверх указанной даты. Пока художник в свете мерцающего пламени масляной лампы, висевшей на дальней стене, изучал содержание договора, в студию, как уже говорилось, вошел Шалкен.

Он передал гостю тяжелую шкатулку и оценочное заключение, выданное евреем, и собрался уйти, но Вандерхаузен знаком велел ему подождать. Гость вручил шкатулку с заключением Герарду Доуву и в молчании дождался, пока тот оценит размер залога, переданного ему в руки. Затем он произнес:

— Вы удовлетворены?

Художник ответил, что предпочел бы получить хотя бы один день на размышление.

— Ни единого часа, — возгласил неумолимый гость.

— Ну что ж, — собравшись с духом, проговорил Доув. — В таком случае я согласен.

— Тогда подписывайте немедленно, — велел Вандерхаузен. — Я устал.

Он достал коробочку с письменными принадлежностями, и Герард скрепил суровое обязательство своей подписью.

— Пусть этот юноша засвидетельствует вашу руку, — приказал старик, и бедный Годфри Шалкен, сам того не сознавая, поставил свою подпись под документом, навсегда отнимавшим у него драгоценную Розу Вельдеркауст.

Договор был заключен. Необычайный гость свернул бумагу и надежно спрятал ее во внутренний карман.

— Я нанесу вам визит завтра вечером в девять часов, Герард Доув, и собственными глазами увижу предмет нашего соглашения. — С этими словами Вилькен Вандерхаузен вышел из комнаты. Двигался он неуклюже, с неестественной оцепенелостью, однако довольно проворно.

Желая разобраться, куда исчезает таинственный гость, Шалкен встал возле окна и принялся следить за выходом. Однако сомнения его лишь усугубились: загадочный старик так и не вышел из дверей. Это было, странно, необъяснимо; юноше стало страшно. На обратном пути художник и его подмастерье разговаривали мало: у каждого были свои поводы для раздумий, тревог, надежд. Впрочем, Шалкен до сих пор не подозревал о несчастье, разрушившем его самые светлые мечты.

Герард Доув не знал о помолвке своего ученика с племянницей, а даже если бы и знал, вряд ли счел бы ее серьезным препятствием для обручения Розы с минхеером Вандерхаузеном. Браки в те времена были предметом торговли и строились на материальном расчете; любой здравомыслящий опекун счел бы безумием при заключении подобных договоров принимать во внимание устную помолвку — это было бы все равно что составлять расписки и долговые обязательства на языке любовных романов.

Художник не спешил сообщать племяннице о важном шаге, имеющем к ней самое непосредственное отношение, и не потому, что опасался серьезных возражений с ее стороны; просто Доув сознавал, что попал в нелепейшее положение — если девушка попросит его описать будущего жениха, ему придется признать, что он ни разу не видел его лица и даже на Страшном суде не сумел бы опознать его. На следующий день, после обеда, Герард Доув подозвал племянницу и, окинув ее удовлетворенным взглядом, взял за руку. Глядя в прелестное невинное личико, он с доброй улыбкой произнес: