Живописец - [5]

– Ах, какая прелесть! – всплеснула руками Елизавета Дмитриевна, обойдя стол. – Да, Маша, после такого угощения твоей осиной талии, пожалуй, еще ничего не грозит, а вот мне придется поститься!

– Полноте, – засмеялась хозяйка. – В фигуре должна быть приятная округлость, на то это и женщина!

Дамы Стрельниковы невольно улыбнулись. Несомненно, хозяйка имела в виду прежде всего себя. Она была небольшого росточка, кругленькая. Гладкие волосы, скрученные на затылке, с возрастом потеряли свой цвет и имели блеклый вид. Она улыбалась, но улыбка чаще получалась усталой и неискренней. Евдокия Осиповна уморилась уже с утра, к приходу гостей едва стояла на ногах. А как же иначе, ведь нельзя ударить лицом в грязь перед будущей сватьей, такой гордячкой, такой аристократкой. Поэтому она лично пересмотрела всю посуду на столе, вдруг да попадет блюдце с трещиной или непротертый бокал! Пирожные пришлось брать самые дорогие, у Филиппова! Мальчикам строго-настрого было наказано за столом не болтать, носами не шмыгать. Кошку не таскать и гостям на колени не сажать, вдруг да платье порвет, упаси Бог! Везде нужен глаз да глаз! А то ведь дворянское воспитание и происхождение делает людей гордыми и надменными. А чего, спрашивается, гордиться? Бедность, хуже нашего, ботинки залатанные носят, и платье на мамаше знакомое, раньше оно коричневым было, да и лиф теперь по другому скроен. Маша неплохая барышня, образованная, хорошенькая, но к чему Мишеньке такая жена? Ведь, не дай Бог, зашлют в дальний гарнизон, что с такой женушкой делать? Ведь она там заскучает! Нет, полюбил бы девушку мещанского звания, или пусть даже из работниц, а может, телеграфистку или сестру милосердия. Была бы по дому помощница. Можно было бы и на прислуге экономить. А так, какой с нее прок, взялась мальчиков репетировать, и то не вышло!

– А вот и долгожданные гости! – навстречу дамам вышел Колов Яков Михайлович. – Ждем, ждем вас с великим нетерпением! Моя хозяйка с утра хлопочет, чтобы вам угодить!

Хозяин дома – высокий и высохший старик, в заношенном сюртуке, с пергаментной кожей, чертами лица и движениями чрезвычайно похожий на своего старшего сына, церемонно поцеловал гостьям ручки, а потом не удержался и чмокнул Машу в нежную щечку. Маша засмущалась. Она чувствовала себя в этом доме очень странно. Страстная любовь к жениху побуждала ее любить и его родню, но как-то это не очень получалось. Она ощущала, что мать Миши хотела бы видеть на ее месте невестку попроще, молодую, бойкую, способную взвалить на себя все тяготы жизни. Вероятно, сама Евдокия Осиповна и была такой по молодости – родила и растила троих сыновей.

Правда, именно благодаря младшим братьям Маша и встретилась с Михаилом. Коловы наняли барышню из обедневших дворян репетировать братьев-гимназистов по французскому языку. Положили за урок по рублю. Ученики оказались на редкость бездарные и ленивые, да еще и непослушные, поэтому, как Маша ни билась, родительские деньги пропали даром, экзамена они не сдали и получили переэкзаменовку на осень. После этого Маша решила наотрез отказаться от домашних уроков в семействе Коловых, но именно в тот день, когда она получила от Евдокии Осиповны расчет, сопровождаемый нелестными отзывами о ее успехах на педагогическом поприще, так вот именно в этот день и случилось чудо. Михаил Яковлевич частенько захаживал в комнату, где она занималась с его младшими братьями. И всякий раз девушка удивлялась, как в этой семье мог вырасти такой замечательный молодой человек, окончить морской корпус, дослужиться без протекции до лейтенантского офицерского звания! Правда, суровость, с которой он выговаривал братьям за их лень и отсутствие усердия в учебе, пугала Машу. В его присутствии ее охватывал внутренний трепет, правда, она не понимала, что сей трепет вызван вовсе не страхом, а еще неосознанным чувством. По вечерам она частенько вспоминала молодого офицера, но никогда не представляла себе, что он может заинтересоваться ею, таким серьезным и строгим он ей казался. В тот день, когда Маша должна была распрощаться с семейством Коловых, Михаил Яковлевич, вернувшийся домой раньше обычного, вызвался ее проводить. Стоял теплый вечер, наплывали легкие сумерки. Молодые люди медленно шли рядом вдоль Крюкова канала к дому Маши, и тут девушка поняла, нет, почувствовала, что происходит нечто чрезвычайное. Колов осторожно взял ее за руку и, глядя прямо в глаза, сказал о своей любви. Вот так, просто, без долгих вступлений, без красочных поэтических описаний своих чувств. Но это было сказано так, с таким внутренним напряжением, что у бедной девушки голова закружилась, стремительно завертелись вокруг дома, накренился тонкий шпиль колокольни Никольского собора, изогнулся змеей канал с мостами. Безотчетным движением Маша прижалась к Колову и замерла. Любовь стремительно заполняла ее. Она подняла голову и встретила свой первый в жизни поцелуй. Лукавые херувимы на колокольне грозили ей пухлыми пальчиками. Они давно тут устроились и многое повидали!

Прогулки вдоль канала стали излюбленным развлечением молодых людей. От Кашина моста до Пикалова, через канал с его неподвижной водой, к ослепительным куполам Николы, к его тонкой и стремительной колокольне. Там в скверике около храма они часами просиживали на скамейке. Михаил, обычно немногословный, увлеченно рассказывал девушке о парусных кораблях и пароходах. О том, как человек борется со стихией, преодолевает страх, становясь суровым и мужественным. Кумиром Колова был знаменитый флотоводец адмирал Бутаков. Он проштудировал его труд «Новые основания пароходной тактики» и щедро цитировал его Маше: «В военное время риск есть необходимость; прибавлю, что в мирное время нужно выучиться рисковать, чтобы в военное время уметь рисковать, то есть получить уверенность и крепость нервов». Девушка слушала рассказы о морских сражениях, о доблести русских моряков с широко раскрытыми глазами. Она воображала себя на военном корабле – под ногами качается палуба, ревут волны. Жаль, что женщин не берут во флот!