Живое дерево - [30]

Какую глупость совершил! Зачем было идти за письмом? Сейчас старик Шупарский поймает его в тёмных сенях, закроет дверь — и пиши пропало. Задушит, как гусёнка, а мёртвого выбросит в лес, или закопает, или бросит в уборную, как это он читал в одной книжке.

Старик покурил на крыльце, покряхтел и неторопливо вошёл в сени.

У Юры от страха сердце заколотилось с такой силой, что он стал плохо соображать. Он метал взгляды то в одну сторону, то в другую, кругом было темно, хоть глаз выколи. Вот-вот старик закроет дверь на крючок, включит свет и увидит возле бочки с зерном для кур Юру. И тут Юре в голову пришла спасительная мысль. Он вспомнил: старик единственно чего боится — собак. Раздумывать было некогда. Юра громко залаял, точно собака, — как ему пригодились постоянные упражнения в подражании собакам, кошкам, птицам! — и бросился к двери.

Услышав в коридоре лай, старик испуганно метнулся из сеней, схватил подвернувшуюся у крыльца метлу, чтобы обороняться от собаки. Но Юра ничего не видел и не слышал, кинулся к картошке, упал и пополз, работая из последних сил локтями и коленками. Вот и плетень. Перемахнул через него. Здесь у плетня ждал Санька. Они вместе бросились бежать со всех ног.

— Чего в письме? — спрашивал на бегу Санька.

— Не успел взять…

У дома на завалинке сидела мать, ждала его.

— Ты где шляешься, полуночник?

— Да чего я такое сделал? Вот уже и с Фомой погулять нельзя. Скоро в школу, надо нагуляться.

— Вечно у тебя в голове одни гулянья. Всё замышляешь чего-то. Да когда ж моё мучение кончится, горе ты моё луковое! Вырос бы побыстрее. Дома лучше сиди, бойся пересудов. Вон старухи только и чешут языки: мол, Бородин Юрка оговорил старика Шупарского. Им-то только языки чесать. Старик Шупарский, знамо дело, главарь опасной шайки разбойников, а только не докажешь.

— А я-то при чём здесь?

— Ну вот, ну и возьми его за рубь двадцать!

Юра раздевался, собираясь подумать о письме, но заснул, едва только голова коснулась подушки. Во сне видел тёмную ночь и Шупарского, гнавшегося за ним. Старик должен вот-вот схватить его, и в этот момент он просыпался.

Утром Юра встал поздно. Дул ветер; по небу бежали белые холодные облака; над дальними лесами сизо мутнело небо. Дремали у ворот гуси, засунув головы под крылья. Юра постоял на крыльце, глядя на смерчи, проносившиеся по улице.

Но куда же делись бабушка и Цыбулька? Он обежал вокруг дома. Бабушка, устроившись на завалинке на солнечной стороне дома, колотила в маслобойке масло, рядом сидел Цыбулька и дремал.

— За ягодами пойдём? — спросил Юра.

— Завтра, ежели дождика не будет. На — побей сметанку.

Юра стал колотить масло, стараясь изо всех сил показать, какой он сильный и ловкий. Он старался, сметана вылетала из маслобойки.

— Стареньких, Витенька, нужно важить, — говорила бабушка, продолжая начатое. — Вот идёт по улице старичок, а ты возьми и дай ему хлебушка. Самую малость, а дай. Упаси царица небесная насмеяться над ним, потому как это большой грех. Бог всё видит: обижают ли стареньких, помогают ли внуки им? Кто без царя в голове, тот обидит. Обидит, и не видать тому счастья.

— Бога нету, — сказал Юра, продолжая усиленно колотить и одновременно умудряясь щёлкнуть Цыбульку по голове.

— Юрик, побойся! За такие слова…

— Да ты, бабусь, по-старому рассуждаешь. На Луну слетали уж и никого не нашли там американцы. На Луне одни камни и ничего больше нет. Клянусь тебе! Рассуждаешь ты, как ребёнок, бабусенька.

Юра заприметил Саньку, выглядывавшего из-за угла дома, оставил маслобойку и побежал к нему.

Глава тринадцатая. Пожар в сарае

Договорившись наблюдать за Шупарским, ребята выбрали удобное место — в переулке возле его дома, где росли огромные лопухи. Они забрались в лопухи, вспоминали там разные истории, в которых отличились. Изредка кто-нибудь из них убегал в соседний огород за морковкой. Время уж клонилось за полдень, а старик из дома не выходил.

— Надо сходить к Захару Никифоровичу, посоветоваться, — предложил Юра. — Он всё знает. Недаром Шупарский так поздно спать не ложился. Как думаешь?

— Мы сами всё сделаем. Старик пойдёт на почту с письмом, мы налетим, выхватим письмо — и будь здоров. Я побегу вперёд, он на меня посмотрит, а ты подкрадёшься сзади — и хвать письмо! Ноги в руки — и в лес. В письме всё написано.

Всё-таки Юра убедил Саньку, что нужно посоветоваться с учителем. Сначала они прошагали мимо дома учителя, не решаясь зайти, потом уже обратно опять прошли мимо. Так возвращались туда и обратно раз десять. Никто первым не осмеливался зайти. Было решено бросить жребий. Выпало Саньке. Но он тут же заявил, что один раз — это не честно, а нужно по крайней мере бросать жребий три раза. Остальные два раза выпало Юре.

Санька убежал. Юра постоял возле ворот, никак не решаясь войти. Ни разу ему не приходилось бывать у учителя дома. Учитель жил один в домике, который за маленькие размеры и ветхость Юрин отец называл избой. Учительский двор был чист и ровно по нему росла трава-мурава. Небольшой сарай находился рядом с домиком, возле него аккуратно сложена поленница колотых дров.

Чувствуя своё запрыгавшее в груди от волнения сердце, Юра прошёл в сени и постучал. Тихо. Постучал ещё и, не дождавшись ответа, привстав на цыпочки, заглянул внутрь, сразу догадавшись, что в домике никого нет. Его потянуло посмотреть, как живёт учитель. Напротив двери тикали старенькие ходики, у окна стоял стол, на нём аккуратно разложены тетради и книги; в простенке висел портрет парня в кубанке, а рядом портрет Пушкина, а ниже на оленьих рогах висело ружьё и большой охотничий нож; чистая домотканая дорожка вела от двери к столу и кровати.