Живое дерево - [26]

— Кто? А ну! Какой шустрый! Смотри на него, господин какой! Вот я тебе куропаткино гнездо покажу! — показывает кукиш. — Не захотел этого? Не захотел? Вот!

— Дождёшься от тебя. В этом лесу, мой Колечка, ни одинёшенького гнезда нет.

Николай ошалело глядит на Юру, и выражение его глаз такое, как у бычка, спасавшегося от слепней. Он, оглядевшись и убедившись, что это именно тот лес, осторожно вынимает из ярма занозу и протягивает Юре. Но Юра не торопится брать, а отходит на несколько шагов дальше. Он знаком с этим приёмом своего брата: протянет что-нибудь, а потом схватит за руку.

— Не бойся, — говорит брат.

— А я и не боюсь. И не таких не боялись.

— Меня не боишься?

— Тебя.

— Ах ты! — Николай срывается с места, но и Юру никто не держит за руку. — Ну, сопляк! Ну, погоди! Я тебе устрою козью рожу! Гнезда нет, он меня не боится, ну постой, славная матрёна! Гнезда нет! Пойдём, я тебе гнездо покажу, Фома неверующий! Идём!

Юра останавливается и идёт на расстоянии за Николаем. В лесу не так жарко, но всё же сухо, и пора давно пролиться дождю. На тальнике сидит пеночка и просит: «пи-ить! Пи-ить!» Ей отвечает другая пеночка — пеночка-трещотка: «тр-р-рр-рс! Тр-р-рр-рс!» Юра глядит на тропинку, глядит по сторонам, на старые трухлявые пни, на кустарник и не слышит, не чувствует себя, будто превратился весь он во что-то такое, что не говорит, а только глядит. Он идёт неслышно, чуть касаясь земли. Из-под самых ног с хрустом и непонятным булькающим хрипом поднимается тетерев, и у Юры от неожиданности ёкнуло сладкой болью сердце и перехватило дыхание.

— Тетерев, кто ты? — спрашивает он и жадно ловит звук улетающей птицы.

Николай остановился и показал на огромную валежину возле двух корявых берёз. Юра подошёл к берёзам, пристально поглядел на валежину и под неё, но гнезда не обнаружил. Он уже было подумал, что его разыгрывает Николай и надул по обычной своей привычке, как прямо из-под самых ног, задевая невольно вскинувшиеся руки крыльями, обдавая спёртым воздухом, шарахается серым комком в сторону куропатка.

— Ну? — засмеялся Николай и показал под валежину, где в маленькой, плохо вымощенной травой, пухом ямке притаилось семь крапчатых яиц.

— Я одно возьму? Положу под квохточку?

— Дура ты, кто гнездо разоряет? Через десять дней будет семь маленьких куропатёнков, и мы их возьмём домой.

— А я их буду кормить?

— А кто ещё? Мне недосуг, а Цыбульке доверь такое дело, так он загубит их. Правильно говорю? Пошли рубить пеньки. Эту валежинку брать не надо, она куропатку от дождя застит.

Вернулись к телеге. Николай стал сбивать топором пеньки. Юра сбегал за верёвкой и принялся помогать ему. Вскоре пеньков набралось целая телега. Николай нашёл старую, высохшую на корню берёзу и решил срубить её, но она была настолько сухой, что он притомился и сел отдохнуть.

— Полезай на вершину и качай её! — Николай поплевал на руки и подсадил Юру до первых веток. Юра взобрался на самую вершину.

Николай подрубил ещё, нажал плечом на ствол, и берёза затрещала и начала валиться. У Юры перехватило дыхание. От самых ног что-то поднялось к горлу, голове… зашевелились волосы и встали дыбом. Но вот берёза, ломая ветви и сучья на соседних деревьях, хрястнула оземь, и так сильно, что Юра слетел с сука, на котором сидел.

— Испугался? — спросил Николай.

— Ничего не испугался.

— Не мели, Емеля. Испугался. Не корчь из себя героя. Старика Шупарского выпустили. Он тебе покажет место, где Макар телят не пас.

— Что-о? — удивился Юра, оглядываясь, как будто ожидая увидеть за своей спиной Шупарского.

— Было тепло, да стало горячо, мой Санчо. Шупарского отпустили из-за недостатка улик.

— Он же вон что сделал? И не боюсь я его. С чего ты взял? Сам сдрейфил, а вот про меня болтаешь.

Николай положил сухую берёзу поверх пеньков, запряг бычка и повёл его за рога из лесу.

Юра плёлся сзади. Его стали угнетать навязчивые мысли. Вдруг на самом деле, если брат не врёт, отпустили старика Шупарского? Он подкараулит Юру в тёмном месте и убьёт, глазом не моргнув, с него станется. Юра рисовал в своём воображении одну картину опаснее другой. Казалось, под каждым кустом сидит Шупарский или его племянник и ждут удобного случая, чтобы схватить Юру. У Юры даже мурашки забегали по спине. Быстрей, быстрей из леса. Когда выехали из леса и остановились на просёлке, Юра облегчённо вздохнул.

Бычок брыкался и норовил вырваться из упряжки. Николай крутил ему голову, пугал карами, которые падут на бычка, если он не будет вести себя подобающим образом.

— Стой, зараза! Оборву уши и отдам волкам на съедение. Изуродую, как бог черепаху! Разгильдяй! Бандит с большой дороги! Стой! Кому сказал, несчастная тварь!

Но несчастная тварь не слушала своего грозного укротителя, а продолжала мотать головой и отчаянно крутить хвостом. Бычок переступил оглобли, и Николай решил перезапрячь его, но не успел отвязать оглобли, как бычок взбрыкнул и побежал, а схватившийся за верёвку брат упал, юзом пронёсся по дорожной пыли метров десять и отпустил верёвку. Бычок унёсся в лес.

Николай закурил и минут через десять, заставив Юру толкать сзади, потянул телегу в село. Нужно было проехать мимо кладбища, мимо одинокой старинной могилы. Юра толкал телегу, потом, желая отомстить брату за то, что он решил его попугать, сел сзади на телегу и размечтался. Когда телега останавливалась, Юра вставал и начинал толкать. Он мечтал о том, как устроит слежку за стариком: соорудит на чердаке подзорную трубу, будет день и ночь вести наблюдение за его домом и всё выследит. Ничто от него не ускользнёт, пусть они маскируются со своим племянником как хотят. Юра так живо вообразил себя за подзорной трубой — как он сидит день и ночь напролёт, наблюдает, и вот однажды, в самую глухую ночь, когда льёт жуткий дождь, он заметит, как, крадучись, со стороны леса подъедет на лошади человек. А потом Юра позовёт на помощь Саньку Фомичёва и Артура Молендора. Они разоружат преступника и приведут в милицию. А на другой день об этом в газете напишут!