Живая земля - [10]

– Глеб, – позвал он. – Ты такой выносливый из-за мяса?

– От природы, – ответил Студеникин, через плечо. – Но мясо надо есть обязательно. Хочешь быть при деньгах – бегай быстро. Хочешь быстро бегать – жри мясо.

– Хочешь жрать мясо – будь при деньгах, – продолжил Денис.

– Да. Ты прав. Замкнутый круг. Трать, жри, бегай… Неприятно понимать, что ты бегаешь по кругу.

– А как из него выйти?

– Никак.

Глава 3

Через полтора часа – когда добрался до дома и поднялся на этаж – опять подумал, что Глеб все решил правильно. Ноги, в общем, действовали, несли тело, не подгибались и не дрожали – но гудели так, что отдавалось в затылке. На двенадцатый уровень, к себе, еще дошел – но вряд ли дошел бы на сотый, с полной канистрой за плечами.

Двенадцатый был не самый хороший этаж, но и не самый плохой. А с квартирой вообще повезло. На двоих с матерью – три отдельные комнаты. Из всей пестрой толпы друзей и знакомых Дениса только Глеб Студеникин жил без соседей; но он был особенный человек. Не такой, как другие.

Когда Денис думал про Глеба, он всегда мысленно располагал его отдельно ото всех. «Все», включая даже мать и Таню, были отдельно, а Глеб Студеникин – отдельно. Разумеется, в реальности Глеб существовал точно так же, как в голове Дениса: отдельно ото всех. Снимал шесть комнат на лихом девятнадцатом уровне, в башне «Маршал Жуков».

Что касается Дениса и его матери – когда-то они тоже имели соседа. Одного. Потомственного бездельника, бывшего конченого травоеда. Бывший конченый очень любил в сильном подпитии ввалиться на кухню и прохрипеть свою любимую фразу: «Раньше ложками жрал, а теперь – стаканами пью!» Стрезву вел себя мирно, все время мрачно вздыхал и сутками напролет слушал «Радио Радость». Семь лет назад соседу надоела пшеничная водка, скромная жизнь и необходимость работать каждый день, и «Радио Радость» тоже надоело – и он прыгнул в окно. Синдром Смирнова. В те времена много таких бывших конченых прыгало из окон. Не помогали ни духоподъемные радиопередачи, ни психологи, ни священники с тихими голосами, ни даже лекарства, включая сильнодействующий цереброн.

Комнаты покойного опечатали, новичков не вселили. Власти не поощряли желающих жить выше двенадцатого этажа. Подача воды и откачка продуктов жизнедеятельности с уровней выше десятого отбирали слишком много дефицитной энергии. Власти хотели, чтобы граждане расселялись коммунально, меж пятым и десятым. Каждому по комнате, два туалета на пять семей, общая кухня, благородно и умеренно, в полном соответствии с главной национальной идеей: «Сберегай и береги сбереженное». Сама власть при этом держала свои конторы на вторых этажах. Для солидности. На первом уровне – бизнес, на втором – власть, начиная с третьего – жилая зона, в том же порядке: сначала коммерсанты, этажом выше – чиновники, а с пятого по десятый – все остальные законопослушные. С двенадцатого до двадцатого – менее законопослушные, молодежь, оригиналы, богема, авантюристы и прочая публика, кому не лень таскать по лестницам ведра и сумки.

Когда лифты отключены и демонтированы, когда выражение «пошел в лифт» означает примерно то же самое, что «пошел на хуй» – вопрос этажности приобретает первостепенное значение.

А на тридцатом этаже все ведущие наверх лестницы, лифтовые шахты и вентиляционные колодцы замуровали еще до того, как Денис пошел в школу.

Но три комнаты на двоих, пусть и на двенадцатом, – это круто. Все завидовали Денису. Даже веселая ироничная Таня завидовала. Иногда он думал, что маленькая гордая девочка с ярко-голубыми глазами и ярко-красным ртом ходила к нему именно по причине отсутствия соседей в его квартире. Денис был очень зол на Таню в первые месяцы после того, как она сбежала к Студеникину, и подозревал бывшую подругу во всех грехах. Даже в том, что она искала себе выгодную партию. Не любимого человека, одного на всю жизнь – а всего лишь отдельную квартиру без соседей.

Осторожно закрыв за собой дверь, Денис прислушался, ничего не уловил, кроме жужжания последней декабрьской мухи, не желающей засыпать. Стянул через голову насквозь мокрый свитер. Походный комбинезон, собравший пыль ста этажей, он спрятал в одном из тайников Студеникина, на тридцать третьем уровне покоренной этой ночью башни «Александр Первый». Глеб, правда, заметил, что каждому деловому пацану положено иметь свой личный тайник, однако времени на лекции не было: пожали руки и разбежались, уговорившись встретиться вечером.

Расшнуровывая удобные солдатские сапоги, купленные в народном кооперативе «Все свое», Денис увидел лишнюю пару обуви: индустриально пахнущие ботинки из дорогой оленьей кожи с уродливыми, но надежными пластмассовыми подошвами. Испытал легкую, очень взрослую горечь, то ли ревность, то ли печаль. Ботинки принадлежали Вовочке.

Рано утром, в пять часов, входишь в свой дом – туда, где живешь много лет, – и видишь у порога чужую обувь. В доме гость. Он пришел вечером и остался на ночь. И не просто остался. Он с твоей матерью спит. Что ты думаешь в такой момент?

Ничего особенного. Тебе почти двадцать, ты взрослый человек. Пусть ходит, философски решаешь ты. Пусть спит. Потому ты и взрослый, что он ходит и спит.