Живая вода - [3]

Ах, прости, родной, что я вообще этот страх испытываю. Не тобою он рождён, не ты ему причина…

Как я жалею, что поверила юным своим сомнениям, будто ты не для меня, что нечего даже и пробовать надеяться, будто мы можем быть вместе. Как я виновата перед тобой, что заставила себя думать, что обязана освободить твоё пространство, твоё окружение даже от намёка на своё присутствие.

Расплата…

Даже здесь, даже в этом предельно откровенном дневнике не хочу всего рассказывать, что бывает, когда пытаешься сбежать от единственно правильного жизненного выбора.

И вместо синей птицы прилетела я к мужу моему такой стреляной вороной… Как же хочется, чтобы не было ему из-за этого тяжело со мной…

И зачем я не убереглась для всего — с ним?

Тем более, знаю совершенно точно — между нами не было бы ни предательства, ни другого предательства, ни… ни насилия.

Я думала, смогу любить — других.

Ласкала, веселила и веселилась, бывал отличный секс, бывала нежность. Бывали понимание и глубина. Но всё это — ВСЁ — погибало, едва успев взойти.

Страшно видеть не смерть — страшно, сознавая беспомощность свою, глядеть на умирание.

Как рассказать об этом Алёше? По-хорошему — надо бы, не хочу что-то скрывать от него, хочу быть ему понятной. Но как, чем утешить мне его после… ведь не получится мне откровенничать с ним без его за меня и за нас боли. Прости меня, мой родной, мой бесконечно терпеливый, прости.

И пусть там, где ты теперь, ласково споёт тебе птица, по-особенному сверкнёт звезда, а тот таинственный лес, где ищешь древние секреты, доверится тебе, как хочу довериться, как хочу всегда доверяться я…

18 мая!!!!!!!

Письмо!!!!!!!!!!!!!!!!

…ночью…

Боги, боги мои…

Он — меня — любит.

Всё его письмо сияет этим.

Читаю и перечитываю, и как иссохшаяся от жажды, не могу напиться этой священной, этой живой водой….

А сейчас я внезапно проснулась и долго лежала с гулко колотящимся сердцем.

Отчего, отчего я так счастлива — и так раздираема страхами? Вот, сейчас всю ещё знобит — так страшно стало впасть в самодовольство от осознания, что любима… нет, более того — любимый совершенно беззащитен передо мной, и мне так жутко, как же мне жутко ранить его неосторожным словом или делом… и проблема не в боязни потерять его расположение или напороться на отказ понять и простить какие-то мои поступки — прежде всего, я точно знаю, я совершенно уверена в нём: он сумеет подняться над любой ерундой и даже не ерундой и постарается понять меня. Если же всё-таки осудит — приму как полностью заслуженное наказание: милый мой справедлив, а я доверяю ему безгранично… всё страшнее: я боюсь причинить ему боль, боюсь обидеть. Не только потому что люблю — его, но и потому что любима — им. Он доверяет, а я…

Для меня наши отношения священны, наша любовь — единственное божество, которое по-настоящему признаю над собою. И я молю тебя, любовь наша, убереги меня от поспешных оценок и слов, которые могли бы ранить любимого, убереги его от меня глупой и слепой…

Да, не бывает отношений без каких-то шероховатостей и непоняток, случается мне далеко не с первого раза распознавать за резкостью или колкостью моего милого — шутку, игру, на которые он, редкостный умница, так блестяще горазд, а я… хоть и психолог аж с красной корочкой, но я женщина, у меня чуть иное восприятие мира — эмоции впереди разумения. Вдобавок, заметила уже чётко — в отчаянной зависимости от личной луны — поэтому не всегда удаётся мне сразу понять, что же имел любимый в виду… Это горько… зато счастье — понимать затем.

Лишь бы не слишком поздно, лишь бы не слишком поздно, лишь бы не тогда, когда уже вылетели обидные слова, когда уже ударило непонимание… ведь он так беззащитен передо мной. Да, и я настолько же раскрыта ему навстречу, полностью, до самого донца, абсолютно, так абсолютно, что тоже жутко, до головокружения — как стоять на краю высокого крутого обрыва — но оно не отменяет моей ответственности за любимого, за его счастье, за радость его души и тела…

Поэтому порою я прячусь в себя, говорю с ним о чём-то стороннем, а то и вовсе молчу… возможно, и этим своим отмалчиванием задеваю его, наверняка даже, но, надеюсь, надеюсь, он понимает — лучше этим, чем, из-за слабости своей не разобравшись, ударить своим эгоизмом по его доверию… А ведь мне он невыразимо дорог таким, какой есть — ослепительно-дерзкий, жгуче-яркий, неуловимо-переменчивый, неугомонно-стремительный… и что все те выдуманные мною как бы уколы-царапки по сравнению с радостью видеть его, ощущать целиком — в настоящем свете, в его истинной красоте?

Любящие помешаны на своих любимых и на своём чувстве…

Я помешанная. Буйно даже временами. Психолог… да-да-да, сапожник без сапог.

Ах, милый, как ты там, что делаешь теперь? Может, письмо новое мне пишешь?

Расскажи, родной, расскажи мне себя.

Мне больше не удастся уснуть этой ночью. Пойду, начну новое письмо для него. Расскажу, как его люблю. Вот как сердце стучит в моей груди неустанно — так же вот…

3 июня

Работы в минувшие дни было столько, что после меня только и хватало, что на поговорить в письмах с Алёшенькой. Телевизор не смотрю вот уже месяц, с момента его отъезда.