Живая вода - [3]

— Ну как, добрались уже до дна водоема? — спросил я.

— Какой водоем? Я вам говорю, что это донжон!

— Башня? — переспросил я. — А как же слой ила?

— Он имел в толщину всего сантиметров 50. Это просто поздние образования в западине. А под ним пошел суглинок, остатки каменной кладки, наверное, нижняя часть донжона или его фундамент! Там же найдены наконечники копий, стрел. Представляете себе?

— Пойдемте посмотрим на месте, — предложил я Вениамину Иезекильевичу.

— С величайшим удовольствием, — отозвался он, и мы все трое отправились на городище.

По дороге Георге держался несколько впереди и шагал как-то особенно аккуратно по прямой.

— Скажите, пожалуйста, — обратился ко мне вполголоса Вениамин Иезекильевич, — почему он так странно идет?

— Не знаю. Вы его самого спросите.

Вениамин Иезекильевич откашлялся и в своей обычной, безупречно вежливой манере обратился к Георге:

— Не откажите в любезности, Георгий Ксенофонтович, сказать, чем объясняется удивительная регулярность и направленность вашей походки?

Георге только этого и надо было. Он буквально застыл на ходу, как бы боясь сбиться, и торжественно объявил:

— Мне нужно еще раз проверить расстояние от ручья до вала городища. Я иду точным мерным шагом римского легионера. Его длина была 0,679 метра, или, округляя, 68 сантиметров. Но я не округляю.

Посмотрев на сильные, тренированные ноги Георге, торчащие из выцветших шорт, Вениамин Иезекильевич со вздохом перевел взгляд на свои голенастые профессорские ноги и с удивлением сказал:

— Вот как? Даже не округляете?..

Но тут разговор оборвался, так как мы стали карабкаться на гребень вала, который в этом месте был особенно высок и крут, достигая шестиметровой, высоты. В нижней части плато городища на месте западины виднелся темный четкий прямоугольник раскопа. В нем копошились рабочие, среди которых выделялся ярким платком, повязанным вокруг головы, Турчанинов. Он стоял в живописной позе, опираясь на лопату, и беседовал с каким-то молодым человеком в городском костюме. Зина, сидевшая на краю раскопа, поздоровалась с нами и оторвалась было от полевого дневника, чтобы подойти к нам, но Георге движением руки остановил ее.

— Это последний раскоп на городище, — сказал он, обращаясь к Вениамину Иезекильевичу, — он закончится через несколько дней. Нам осталось снять 30-40 сантиметров слоя с остатками фундамента, и мы дойдем до материка.

Осмотрев дно раскопа с многочисленными остатками каменной кладки, я подумал: "Это удивительно, но, кажется, Георге прав", — и сказал вынырнувшему неизвестно откуда Барабанову:

— Как, Саня, по-твоему, может это быть остатками фундамента донжона? Прав Георге?

— Суровая мысль, — пробурчал Барабанов, выразив этим одобрение на знакомом уже мне жаргоне молодых архитекторов.

Вениамин Иезекильевич вопросительно посмотрел на меня.

— Это наш старший архитектор Барабанов. Он разделяет точку зрения Георге. Возможно, что они оба правы.

— Если это не остатки водоема, — задумчиво сказал Вениамин Иезекильевич, — то где же они? Люди не могли жить на городище без воды, особенно во время осады.

— Я измерил: до ручья ровно 81 шаг, то есть 55,08 метра, а тут направо должны были быть ворота, — сказал Георге.

Саня стал уверять Вениамина Иезекильевича, что следы водоема могли и не сохраниться. Я тоже высказал несколько доводов в пользу этой гипотезы, но поймал себя на мысли, что убеждаем мы, собственно, не Вениамина Иезекильевича, а самих себя...

Уже после первых трех лет раскопок на Корчедаре, начиная очередной сезон, мы каждый раз уверены были в том, что он будет последним. Но жизнь неуклонно разбивала наши глубокомысленные научные предположения. Обычно это происходило к концу сезона. Как живое существо, не желающее расставаться с нами. Корчедар молча и терпеливо выслушивал наши рассуждения о том, что уже все открыто, что нам здесь, по существу, уже нечего делать. Потом, когда мы, убежденные в собственной правоте, снимали палатки и упаковывали ящики, он вдруг выдавал что-нибудь до того неожиданное и интересное, что приходилось снова разбивать лагерь, метаться по разным учреждениям в поисках дополнительных средств на раскопки, работать в холод и в дождь. Корчедар был поистине неистощим в своих выдумках. Никогда невозможно было предугадать, какое коленце он выкинет к концу сезона... Но на этот раз — мы твердо это решили — такого не будет!

Нежась под лучами жаркого солнца, городище имело вполне мирный и даже какой-то домашний вид. Просто огромный бублик, метров 100 в диаметре, лежащий на склоне холма. Да и всей площади для неожиданностей оставалось всего-навсего 20 на 20 — около 400 квадратных метров. Стараясь преодолеть ставшее уже суеверием представление о Корчедаре, я бодро предложил Вениамину Иезекильевичу:

— Останемся в лагере до конца раскопок, еще дней пять — семь, не больше!

— С истинным удовольствием. Я вообще люблю острые ощущения.

— А я вам говорю... — несколько озадаченный начал Георге, но тут к нам подошел человек, беседовавший с Турчаниновым.

— Разрешите представиться. Я корреспондент молодежной газеты. Прибыл для собирания материала о вашей экспедиции.