Живая память - [15]
- А если... того?
- Ну, если черепок скостит, тогда... Правда, и ноги может укоротить чего на войне не случается. К дипломатии прибегать придется - на снаряд или мину все сваливать. Или заказывать протезы, чтобы повыше...
Веселый лейтенант говорил это легко, чувствовалось - не верил он в предполагаемое увечье.
А мы с Мятиновым полусерьезно советовали:
- Береги руки, Дозоров, не поднимай вверх - прострелят.
- Тогда прощай твоя Аннушка.
- Выберет кого подлиннее. Дозоров не обижался, отшучивался. В полку тоже произошли перемены.
За зимние бои командир полка майор Евтушенко был награжден орденом Александра Невского. Ему присвоили звание подполковника и направили на повышение - командующим артиллерией соседней дивизии. У Евтушенко полк принял гвардии подполковник Мосолкин.
Политработники в полку вели негромкую повседневную работу.
Политрук Кунгурцев был человеком уравновешенным и приветливым, носил погоны старшего лейтенанта. На беседах его внимательно слушали - он излагал общую военную обстановку на фронтах или рассказывал о предстоящих боевых задачах. Авторитет заместителя командира батареи по политчасти был непререкаемый, и обращались к замполиту всегда. Одному он помог разобраться в семейной путанице, когда солдат перестал получать письма, другому подтвердил служебное положение для получения дома установленных льгот. Он следил за настроениями личного состава батареи, придавал им важное значение. Кунгурцев умел уважать в собеседнике достоинство, кем бы тот ни был, и этим возвышал себя в глазах остальных солдат. Эта его особенность считалась естественной и вместе с тем предопределенной должностью и характером работы.
На глаза Кунгурцева попался телефонист Шустов, прибывший с пополнением недавно.
- Рядовой Шустов, вы почему до сих пор ходите в обмотках?
- Да некогда было, товарищ политрук, - оправдывался Шустов, посмотрев на свои ноги, - то линию мотал, когда воевали, а то... обмотки.
- К старшине обращались? - Кунгурцев оставался серьезным.
- Так точно. Не нашлось у него подходящей пары сапог, чтобы по ноге. А в бахилах мне нельзя - ходить много приходится.
Тонконогому Шустову требовались сапоги 39-го, максимум 40-го размера, каких в батарее могло не оказаться.
- Передайте старшине - пусть найдет нужного размера. Или подгонит. Но сапожников у нас нет, и с подгонкой погодить придется.
- Есть, товарищ политрук. То есть, значит, сапожник у нас есть. Это я.
- Вы можете?
- За милую душу, - не по-уставному ответил Шустов.
- Сколько нужно времени, чтобы подогнать?
- Дня за два-три сумею.
- Тогда действуйте.
Командиры у нас знающие, подготовленные как надо, они обучают солдат и требуют соблюдения уставов и правил. И могут придраться, раскритиковать за что-то, что не так, к чему солдат еще не готов или в чем допускает оплошность. Обращаться к командиру не всегда безопасно, а политрук - это вроде бы свой человек, хотя тоже строг. Он может выслушать и ответить на личный пустяковый вопрос, с каким нельзя обратиться к другому, и на вопрос более серьезный, касающийся, например, обстановки в мире. В политике Кунгурцев - дока, уважительно отзывались о нем солдаты.
Между командиром и политруком есть разница, хотя заняты они одним общим делом, но подойти к политруку почему-то легче. Методы, что ли, у них разные?
Зимой, в самый разгар наступательных боев, большая группа воинов была принята в партию большевиков. В их числе и я.
Столь серьезное решение не было результатом какого-то внезапного озарения или порыва. Я не думал даже о таком шаге, а Кунгурцев сказал, что члены партии - такие же, как все, только партийный долг обязывает воевать лучше, быть впереди, вести за собой других. Доводы немного льстили, были чем-то вроде аванса: кому не хочется выглядеть лучше?
* * *
В теплый апрельский день, когда земля подсохла и стала проклевываться первая робкая зелень, полк собрался на лесной поляне.
- Будет концерт, - предупредили нас.
Под густой маскировочной сетью, накинутой на еще голые деревья дубового леса, стояли два грузовика с откинутыми бортами. На них сооружена сценическая площадка.
В ожидании концерта в первых рядах солдаты сидели на земле, подальше стояли, а кто-то устроился на импровизированных сиденьях. Курили. Махорочные дымки таяли над пилотками, затягивались в чащу кустарника.
К помосту подошла группа офицеров в фуражках - командование полка.
Замполит Нечаев поднял руку, подождал, пока стихнет шум, и в коротком выступлении поздравил полк с завтрашним праздником 1 Мая. Затем представил нового командира полка Мосолкина.
На сцене появились артисты. Это были солдаты, собранные политотделом в частях дивизии, наделенные умением лицедействовать, танцевать и петь, с искрой артистического таланта. Они составили ансамбль, ими руководила опытная рука профессионала.
По мере исполнения номеров люди оживлялись и лица светлели, настроение пошло вверх. Артистов встречали и провожали аплодисментами. Со сцены звучали "Идет война народная", "Землянка", "Синий платочек", другие песни, выходили плясуны, задорно звучали голосистые баяны. Известные теперь мелодии тогда были в новинку. Тишина и внимание воцарились в этом открытом импровизированном партере.
Имя этого человека давно стало нарицательным. На протяжении вот уже двух тысячелетий меценатами называют тех людей, которые бескорыстно и щедро помогают талантливым поэтам, писателям, художникам, архитекторам, скульпторам, музыкантам. Благодаря их доброте и заботе создаются гениальные произведения литературы и искусства. Но, говоря о таких людях, мы чаще всего забываем о человеке, давшем им свое имя, — Гае Цильнии Меценате, жившем в Древнем Риме в I веке до н. э. и бывшем соратником императора Октавиана Августа и покровителем величайших римских поэтов Горация, Вергилия, Проперция.
Имя Юрия Полякова известно сегодня всем. Если любите читать, вы непременно читали его книги, если вы театрал — смотрели нашумевшие спектакли по его пьесам, если взыскуете справедливости — не могли пропустить его статей и выступлений на популярных ток-шоу, а если ищете развлечений или, напротив, предпочитаете диван перед телевизором — наверняка смотрели экранизации его повестей и романов.В этой книге впервые подробно рассказано о некоторых обстоятельствах его жизни и истории создания известных каждому произведений «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Парижская любовь Кости Гуманкова», «Апофегей», «Козленок в молоке», «Небо падших», «Замыслил я побег…», «Любовь в эпоху перемен» и др.Биография писателя — это прежде всего его книги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.