Живая душа - [4]

Кругом раздавались крики, ругань, а возле Александра слышался будто звон колокольчиков — это смеялась девчонка. Она так смеялась, что ее черноволосая головка запрокидывалась от смеха и опять подпрыгивали раздвоенные косички.

Александр вскочил на ноги, задыхаясь от обиды и унижения, вырвал кнут у Максима. Он уже занес руку, чтобы отомстить пятнистой козе, оказавшейся таким подлым существом.

Но в эту минуту рядом появился тот самый громадный дядька в расстегнутой рубахе. Он молча выхватил у Александра кнут, ударом о колено переломил толстую рукоятку. Намотал на кулаки витой ременный жгут — а тот был невероятной крепости — и порвал его на части.

Толпа разом стихла.

Дядька зашвырнул обрывки кнута на березу и сказал, глядя в упор на Александра своими прозрачными, немигающими, звериными глазами:

— И больше не подходи. Понял?

Рядом зазвенели колокольчики — это девчонка опять засмеялась, увидев, какое лицо стало у Александра.

Раскулаченным отвели место в семи километрах от деревни, на берегу речки Расъю. По первому году они строили себе жилье, расчищали поля под пахоту. А деревенские мужики волей-неволей должны были помогать — высланные-то прибыли из степных краев, где уклад жизни иной.

Отец Александра, воротясь из поселка, иногда посмеивался:

— Поют песни про храбрых донских казаков. А поглубже в лес зайти — боятся. Только по опушке и ходят.

— Жалко их все-таки, — вздыхала мать.

— Жалеешь, что мало они поездили на чужом горбу?

— Ну, а бабы? А ребятишки?

— Бывает, что баба пострашней мужика, — хмуро сказал отец. — А ребятишки… Пускай ребятишки на другую дорогу сворачивают. С малолетства.

Александру вспомнилась худенькая смуглая девчонка, похожая на цыганочку; он представил себе, что девчонка может заблудиться в лесу, и вдруг сделалось ее жалко.

А года через три в поселке организовался колхоз и даже началось соревнование между местными и приезжими. Единственный человек остался в поселке единоличником — Степан Гнеушев, тот самый дядька, что поломал у Александра кнут.

— Всех от избы гонит, — рассказывал отец, — кричит: «Я, дескать, не кулак, я за Советскую власть воевал, я орден от нее имею!»

— Дак чего ж он против колхоза-то? — изумлялась мать.

— Кричит: «Сам себе хозяином буду!» Здоровый он, как бык, за пятерых может ворочать. Видать, и боится, что обделят его в колхозе. А может — норов показывает, обиделся на всех. Вдруг он действительно никакой не кулак? Жадный просто да темный?

Ребятишки из поселка ходили с деревенскими в одну школу. Ни вражды, ни отчуждения не было. Мальчишки и дружили меж собой, и дрались как положено в этом возрасте, а девчонки вообще держались одной стайкой. И лишь Марина не появлялась в школе — отец запретил. Все равно, дескать, кулацкую дочку в институты не примут, так незачем и время убивать.

Слышал Александр, что Марина потихоньку от отца бегает к подружкам и просит, чтобы с ней позанимались, дали почитать учебник. И опять ему становилось жаль эту девчонку, а ее страшного отца он просто ненавидел. И далеко стороной обходил он крайний дом в поселке, если доводилось бывать в тех местах.

Закончив семилетку и еще год проработав в колхозе. Александр решил поступать на лесрабфак. Уже и документы в город отправил. Но когда приехал держать экзамены и провел неделю в городском общежитии — одолела тоска. Почувствовал себя щенком, проданным в чужие руки. Не помогали ни уговоры товарищей, ни мудрые советы преподавателей, даже впервые увиденное кино не развеселило. Ночами не спал. И тесной, душной, нежилой казалась ему общежитская комната. Забрал документы и уехал обратно в деревню.

— Если в твоей руке карандаш не удержался, хватайся за топорище! — рассерженно сказал отец. — Пойдешь лес налить.

Он полагал, что запугает Александра. А тому смеяться хотелось от радости: опять он дома, вон знакомый косогор за окном, река, березы, синяя гребенка леса… Это же счастье.

Однажды Александр и Кишит-Максим возили сено с лугов; в полдень собрались искупаться, свернули к речке Расъю. Вдруг что-то красное мелькнуло в кустах за излучиной. Александр пригляделся, и у него сердце заколотилось: он увидел Марину.

За эти годы она очень изменилась, это была уже не девчонка, а взрослая девушка. Но Александр тотчас ее узнал. И побежал к ней, сам не понимая, отчего так взволновала его эта встреча.

Марина стирала белье. Оно было свалено кучкой в воду, на песчаной отмели, и Марина, подоткнув юбку повыше, топтала его босыми ступнями. Странный был способ стирки.

— Давай я потопчусь! — с улыбкой проговорил Александр. Он почти не сознавал, что говорит, и боялся, что не услышит Марину — кровь стучала в висках, уши закладывало, будто он в глубокий омут нырнул.

Марина оглянулась, торопливо одернула юбку. А он тупо смотрел на ее неожиданно белые, прямые и стройные ноги, видел зябкие пупырышки на коже и прилипшие темные волосики.

— Чего тебе надо? Уходи!..

— Почему сразу — «уходи»?

— Потому!..

— Нельзя и поговорить с тобой?

— Да уходи же, уходи! — умоляюще вскрикнула она, глядя куда-то в сторону.

Лишь теперь он заметил, что невдалеке, под обрывчиком, сидят трое парней. Пересмеиваются, бросают камешки в воду. И наблюдают за Мариной и Александром.