Живая душа - [39]

Нельзя сейчас беспокоить ее.

Микулай одолел болото, выбрался на сухой его край. Привязал собаку к дереву. Собака волновалась — нюхала воздух, поленом вытянула хвост, только конник его вздрагивал.

— Шыть! — сказал Микулай, и собака присмирела, сев у ствола.

Дальше он пошел один. Медленно шел, ощупывая взглядом валежник и упавшие от ветра елки с корнями-выворотнями. Где-нибудь под таким выворотнем устроилась медведица, Это ведь удобно — уже готовая яма в земле, а сверху готовая крыша из корней, дернины и мха.

В давние времена на этой гриве был монашеский скит; сохранился остов рубленой часовенки и еще какие-то строения, уже не разобрать какие. Нога вдруг ступала на затянутое мхами бревно и проваливалась в склизкое, волокнистое месиво. Иногда попадались валуны, расставленные правильным четырехугольником, и можно было догадаться, что они когда-то служили фундаментом.

Здесь, на самом высоком месте гривы, и отыскал Микулай берлогу. Случайно наткнулся. Медведица оказалась сообразительней, чем он полагал. Она устроила жилье не под выворотнем, как обычно делают медведи. Она обманула всех.

В зарослях елок догнивал сруб — вероятно, это была когда-то банька, потому что внутри виднелась полуразрушенная печка-каменка. Южная сторона сруба истлела совсем, а северная задралась и накренилась, И вот там, под накренившимся срубом, занесенным снежком, чернела неширокая дыра, и воздух над нею чуть-чуть морщился, дрожал, и краешек снегового одеяла подтаял…

Умно поступила медведица, ничего не скажешь. Весенняя вода не затопит высокое место, не выгонит прежде времени из берлоги. И голоухие сюда не придут, лес тут не деловой, мелкий. Не живут здесь промысловый зверь и птица, и охотникам незачем продираться в это пустое мелколесье.

Тянул над гривою северо-восточный холодный ветер, наискось летел снег, засыпая и камни, и трухлявые бревна. На глазах у Микулая сужался вход в берлогу, затягивался подтаявший краешек.

Микулай представил себе, как они лежат в яме — все трое — мордами ко входу, темные уши еще насторожены, а глаза уже полуприкрыты, в них дрема и усталость.

Ничего, подумал он, никто вас не тронет. Вы очень ловко залегли, просто на удивление ловко. И если так же ловко вы будете жить потом, когда наступит весна, то беспокоиться за вас не надо.

Шумел ветер, гуще летел снег. Начало уже смеркаться, и Микулай повернулся и пошел прочь от баньки, бесшумно раздвигая ветки и тщательно выбирая, куда шагнуть.

В декабре Емель позвал соседей на день рождения. Пригласил и Микулая — с той встречи на дороге, когда они впервые заговорили, Емель держался дружески. И Микулай не смог отказать.

Праздновали невесело. Сидели за столом одни старики, молча пили. Емель старался оживить застолье, суетился, подкладывал на тарелки еду. Но и есть не хотелось. Микулай заметил, что старики испытывают неловкость, точно такую же, как и он сам. А Емель, надевший ради праздника давнишний свой полувоенный китель, казался еще более постаревшим и жалким. Китель уже не облегал его тело, как влитой, был слишком просторен в плечах и не застегивался на животе. Да и моль побила сально блестевшую диагональ…

Вылезли из-за стола, пересели на лавку поближе к умывальнику — чтоб стряхивать туда пепел с цигарок.

— А я медведя нынче осенью видел, — неожиданно для себя произнес Микулай. — Сколько уж не встречал, а вот увидел. Даже знаю, где берлога.

— Брать будешь? — спросил кто-то.

— Нет. Пускай живет.

— Хищник-то? — улыбнулся Емель. — Ты что же, хищника жалеешь? А?

— Мы теперь сами первые хищники, — сказал Микулай. — Добиваем зверье, не глядим, сколько его осталось.

— Это верно, — быстро согласился Емель. — Но ведь и охотиться человеку надо. Ведь надо, нет? Как же без охоты?

— С голоду не помрем.

— Это конечно, конечно. Не помрем.

— Ну так и нечего бить подряд.

— Ты медведя видел или только следы? Я вот не видел. И не слышал, чтоб другие встречали. Может, ошибся, а?

— И медведя видел. И берлогу знаю.

— Где?

— В лесу.

— Боится сказать! — засмеялся Емель. — Ну, ну. Не говори, нам не надо. Никто не побежит твоего медведя стрелять. Мы для этого староваты, а?

Мужики молчали, пуская сивый махорочный дым.

— У старой часовни берлога, — сказал Микулай. — Говорю, чтоб вы знали. Приедут из города охотники, не водите в те места. Собаки могут учуять. Лучше подальше держаться.

Будь Микулай совершенно трезвым, может, он не назвал бы место. Но он выпил, и ему показалось, что будет верней, если он предупредит мужиков. Тогда он обезопасит берлогу и от приезжих охотников — ведь городские редко пускаются в лес без провожатых.

Так ему показалось верней.

Под новый год пришла Микулаю телеграмма от сына. Сын, инженер по сплаву, получал в городе новую квартиру и звал отца с матерью погостить.

Анна договорилась с соседками, чтобы поухаживали за коровой, топили печь в избе; Микулай отпросился с работы. И поехали.

До города теперь бегает автобус, нет никакой дорожной мороки. Съездить в город не трудней, чем в заречную деревню. И очень приятным было это путешествие для Микулая с Анной. Вернулись довольные, совсем не уставшие, будто с курорта.