Живая душа - [116]

— Павлушка, разбойник, ты рисовать не пробовал?

— А зачем?

Держит решето со смородиной — загорелый, с сизым румянцем, глаза бесовские. Бесстыжие.

— Кем хочешь вырасти?

— Капитаном дальнего плавания!

Турков поперхнулся смородиной, которую неохотно жевал. Откуда эта мечта?! Никогда он не рассказывал сыну о собственном детстве, о несбывшихся намерениях. Вернулась мечта на круги своя? Да нет, ерунда. Все мальчишки собираются стать космонавтами, капитанами, путешественниками. Что известно Павлушке о капитанской профессии? Серьезен этот порыв? Смешно слушать.

И все-таки — почему не космонавт, не путешественник, почему «капитан дальнего плавания»?

Лежал ночью, опять не спал. И впервые подумал, что умненькая, рассудительная Лиза не очень-то счастлива, если понимает, что Турков не любит ее. Проживет жизнь в благополучии, в довольстве, и сама Туркова не разлюбит, но… Какое же счастье тут? Под поезд не бросишься, но и от радости не захлебнешься.

Силы небесные, но кто ответит — был бы счастлив Турков, сверни он с предначертанной обстоятельствами дороги? Была бы счастлива Лиза, откажи она Туркову?

Есть ли ошибка? И где он ее совершил?

«Озлобленный вы какой-то…» Вот и Аглаю Борисовну винил в безалаберности. Уравнение не могла решить… Подумаешь… А она тяжело больна… еще с фронта. И, выходит, осуждать осуждает, а сам лишь собой живет. Людей не видит…

9

Вычегда катила навстречу теплоходу волны с белыми чубчиками. Откатывались, уходили назад пристани, поселки. Ветер выжимал слезы из глаз.

Миновал месяц, проведенный в городе. Вроде ничего не случилось. Попробуй объяснить кому-нибудь — и не объяснишь. Нет вразумительных фактов.

Только вот страшно, страшно возвращаться домой, и уже не червячок тебя точит, а сердцу физически больно, словно стискивают его в кулаке.

Не полетел самолетом. Выиграл дополнительные сутки.

Думай, решай. Но помни — коротки сутки. И жизнь человеческая коротка.

Авторизованный перевод Э. Шима.

ВИСАР

Висар греб стоя. Чуть слышно поплескивали волны, ходкая лодка-долбленка быстро поднималась против течения.

Уже километра три отмахал Висар, а усталости не чувствует. Только согрелся. И приятно ему, когда сыроватый речной ветерок полощет на груди рубаху, путается в бороде, остужает раскрасневшееся лицо и шею.

Висар едет за берестой. Вверх по течению, у одной излучины, растут замечательные березы — все прямые, чистые, понизу без сучьев и бородавок. Загляденье, а не березы! Правда, верст пять будет до излучины, далековато, но лучшей бересты нигде ближе не найдешь.

В прошлом году Висар снимал там бересту, около двадцати свитков привез, и каждый величиной с простыню. Немало кузовков, набирушек и пестерей получилось. Кузовки с набирушками прямо на селе продал, а пестери — заплечные корзины — отнес на городской базар. Их тотчас расхватали. А как же? Плетет Висар умело, пестери красивы и удобны, ягода в них не мнется, гриб не ломается.

И в этом году хочет Висар наведаться с пестерями на базар. Только вот запоздал с берестой. Листва на деревьях давно развернулась, разгладилась, плотной сделалась — значит, и береста грубеет. Удастся ли снять и не порвать? Весной-то она шутя снимается: полоснешь ножом по стволу, возьмешься за края — и распахнешь мягкую бересту, как одежду на человеке…

Нынче запоздал Висар. Но раньше не смог выбраться — избу рубил одному. По десять рублей в день подрядился, а это деньги!

Больше года уже Висар на пенсии. Пенсия небольшая, да винить-то некого — не работал в совхозе как следует. Однако Висар не нуждается. А по правде сказать, так и вообще не надеялся на пенсию. Давно привык рассчитывать только на себя, на свои руки. Это надежней. До старости дожил, а жена никогда не ходила взаймы просить.

Плещется вода под лодкой-душегубкой. На носу лодки торчит ружейный ствол. Куда бы ни отправлялся Висар, ружье при нем. Не только зайца, готов и медведя встретить… Кроме ружья всегда под рукою топор и длинный нож, выкованный из капканной пружины.

За поворотом показался обрыв с накренившейся елкой. Каждую весну вода подгрызает обрыв, уже половина еловых корней оголилась и болтается, как рваная сеть. Скоро упадет елка.

Висар миновал обрыв и направил лодку к берегу. Знакомое место. Неделю назад он уже был здесь. Драл мох — избу соседу конопатить. Немудреное дело, но и мох надо выбирать умеючи. В строительстве не любой мох годится. Но Висар знает эти тонкости, оттого и нанимают его рубить избы.

Когда драл мох, встретилось Висару запоздалое гнездо глухарки. Едва приметил его в гнилом валежнике. Не тронул Висар гнезда, не потревожил. Осталась глухарка сидеть на яйцах.

Теперь Висар решил проведать ее. Вышел из лодки, поднялся на берег, отыскал гнездо. Глухарка по-прежнему сидела в нем — наверное, последние дни.

Висар подошел совсем близко. Глухарка испугалась, приподнялась, собираясь взлететь. Перья у нее на груди были выщипаны — ими выстлано гнездо, — и грудная кость резко выпирала под синеватой кожей.

— Не бойся, — тихо проговорил Висар и попятился.

Глухарка как будто поняла его, села обратно.

— Досиживай, — сказал Висар! — А уж осенью я приду.

Он вернулся в лодку, оттолкнул ее от берега. Проплыл еще с полкилометра и услыхал непривычно яростное карканье ворон. Они орали гнусаво и хрипло, будто сорвали голоса от долгой ссоры. Висар послушал и начал грести быстрее.