Живая душа - [106]

Да, Щучалин сумел понравиться не только ей. Отец Риммы знаменит был неуживчивым характером; Римма с ужасом думала о том дне, когда приведет Щучалина знакомиться с родителями. А Кирилл вмиг поладил со стариком.

Вышло это случайно. Гуляли по берегу Вычегды; какой-то человек возился у причала с лодочным мотором. Римма, ничего не воспринимая вокруг себя, не сразу узнала отца. А он издали заметил их, и отступать было поздно.

Пришлось Римме представить Кирилла; отец буркнул что-то в ответ и даже руки не подал.

— Не заводится моторчик? — спросил Щучалин, словно бы ничуть не обидевшись. — А искра есть?

— Есть.

— Можно, я попытаюсь?

— Ежели с толком. — Отец не скрывал усмешки.

— Толк сейчас будет, — уверенно пообещал Щучалин.

Он спрыгнул в лодку, дернул за шнур. Мотор фыркнул и смолк, будто подавился. Щучалин пробовал завести еще, еще. Снял фуражку, расстегнул китель, раскраснелся.

— Ладно, — хмыкнул отец. — Вижу, какой толк.

— Подождите, папаша, не горячитесь. Я, кажется, понял…

— Папашей будешь называть, когда распишетесь. Пока по бережку гуляете, я еще не папаша.

— Отец!.. — закричала Римма. У нее дыхание перехватило от стыда, в отчаянии она смотрела на Кирилла, и было у нее одно только желание — поскорей уйти отсюда.

А Щучалин улыбнулся и сказал:

— У вас один цилиндр не работает.

— Не может этого быть! Мотор новый!

— А я говорю, что не работает. Может, тряхнуло где-нибудь лодку, контакт ослаб. Давайте проверим зажигание.

Щучалин вскрыл магнето. Отец сунул под контакт десятикопеечную монету — она скользила свободно.

— Надо же… — удивленно произнес отец. — Цирк! Откуда вы догадались, что лодку тряхнуло? Я на топляк напоролся, да решил, что все обошлось…

Отец — невероятный случай! — стал обращаться к Щучалину на «вы»… Вместе отладили мотор, опробовали его на ходу. И с того дня началась у них дружба. Отцовское уважение к Щучалину не исчезло и после свадьбы; стоило Римме пожаловаться на мужа, как отец, не слушая никаких объяснений, горой вставал на защиту зятя.

Неужели он видел в Кирилле то, чего Римма не видела?

Назойливо постукивали часы за стеной, дребезжала форточка. Римма, подумала, куда отправился теперь Щучалин. Есть у мужиков всесильное лекарство от бед и горестей — выпивка. Может, и Кирилл сидит сейчас в аэропортовском буфете… Стоп! Отчего ей вспомнились бутылки, стоящие на столе? Не только потому, что она тревожится о Кирилле…

А, ну конечно! Вспомнилась еще одна ссора, после которой примирения уже не наступило. Во всяком случае, сразу не наступило…

Кирилл выпивал крайне редко, а однажды пришел с бутылкой коньяка и попросил приготовить закуску. Сказал, что ждет командира экипажа.

Когда прозвенел дверной звонок, Щучалин сам впустил гостя, провел в столовую, Римма суетилась на кухне, к разговору не прислушивалась, но вдруг голоса в столовой стали громкими. Мужчины спорили.

— Ты говорил, что все возьмешь на себя! — горячился Кирилл.

— Да! Только я, не знал, что дело повернется таким странным образом! Все шишки теперь на меня валятся, а ты молчишь, будто на тебе вины нет!

— Ты командир экипажа!

— Теперь я уже не командир. Благодаря тебе, между прочим.

— Я ни при чем. Я сделал так, как мы договаривались.

— Допустим. Но ты же видел, что обстоятельства изменились. Объясни мне по-человечески, как ты мог промолчать? От каких перегрузок тебя вдавило в кресло, и язык у тебя отнялся?

— Не считал нужным переигрывать.

— А совесть, Кирилл?

— Не будем об этом, командир. Мне жаль, что так вышло. Но я поступил так, как договаривались.

В столовой надолго установилось молчание. Затем командир вышел, попрощался с Риммой кивком головы. Затворил за собой дверь. Щучалин его не провожал. И когда Римма заглянула в столовую, она увидела, что коньяк в бутылке не тронут.

Кирилл убирал со стола ненужные вилки, ножи, тарелки. Он не казался расстроенным.

— Что произошло?

— Ничего.

— Вы поссорились? Почему?

— Это не ссора.

— Ну объясни же мне, Кирилл! Я не подслушивала, но вы так кричали… У командира неприятность?

— В общем, да.

— А почему он обвиняет тебя? Почему он спрашивает, где твоя совесть?

— Римма, — сказал Щучалин. — Помнишь, я говорил, что жизнь — штука сложная? Не всегда можно объяснить, почему так поступаешь, а не иначе… Не расспрашивай меня, ладно?

— Как же не расспрашивать?! Он же тебя обвинял!

— Я не считаю, что надо оправдываться, Римма. Мало ли что ты про меня услышишь. Мало ли что тебе покажется… Неужели всякий раз нужны оправдания? Лучше, если ты будешь просто верить…

— Значит, — закричала Римма, — тебе наплевать, если я переживаю?! Если я волнуюсь?!

— Не переживай.

— Да ведь это не слухи, не сплетни! Ведь факт, что командир тебя обвиняет!

— Я об этом и говорю, Римма. Всякое случается. Даже факты, как видишь, налицо.

— А если это… правда?!

Он поднял на нее спокойные глаза.

— Ты действительно способна не поверить? Что ж, тогда нам нелегко будет жить вместе.

Наверное, он искренне обиделся. А Римма и негодовала, и злилась, и была обижена ничуть не меньше. Почему все должно быть так, как хочет Кирилл? Почему он не желает объяснить ей происшедшее? Пусть она не разбирается в его профессиональных делах, но, когда спрашивают, есть ли у него совесть, Римма обязана знать, почему так спрашивают!