Житие Дон Кихота и Санчо - [37]

Когда было покончено с переживаниями, вызванными приключением с га- лерниками, Дон Кихот внял уговорам Санчо, умолявшего его бежать от гнева Санта Эрмандад; и лишь по сей причине, а вовсе не от страха перед нею, они забрались в глубь Сьерра–Морены, где и «расположились на ночлег под дубами между двумя скалами». В ту ночь и украл у Санчо осла Хинес де Пасамонте, бессовестный галерник. Но вскоре они нашли чемодан Карденио, а в нем узелок с червонцами, при виде коих Санчо воскликнул: «Благодарение небу, пославшему нам столь выгодное приключение!»

Ах Санчо–флюгер, снова возобладала в тебе плоть, и ты зовешь приключением случайность, пославшую тебе узелок с червонцами! Сын своего отечества, где в такой чести лотерея.⁷⁴ Рыцарь подарил ему червонцы, он‑то искал не тех приключений, где находишь деньги. Куда больше заинтересовали его любовные сетования в стихах и прозе, найденные в том же чемодане; и, завидев одинокого незнакомца, перепрыгивавшего со скалы на скалу, Дон Кихот велел оруженосцу догнать его. Тут‑то Санчо и произнес в ответ благороднейшую свою речь: «Не могу я этого сделать, потому что, как только я удаляюсь от вашей милости, нападает на меня страх и напускает на меня тысячу разных ужасов и привидений».

А как же иначе, дружище Санчо, как же иначе? Может быть, твой господин и впрямь, если тебе угодцо, безумец из безумцев; но ты не умел и не умеешь жить без него; и впредь не сумеешь прожить; будешь клясть его безумие, из‑за которого тебя подкидывают на одеяле и все такое, но в его отсутствие нападает на тебя страх и чувство одиночества. Без своего господина ты так одинок, что утрачиваешь сам себя. Тебе хорошо было под защитою Дон Кихота, ты уверовал в него; если веру твою нечем будет поддерживать, кто избавит тебя от страха? Страх не что иное, как осознанное опасение утратить веру, не так ли? И разве не страх возвращает ее к жизни? А вера, друг мой Санчо, это приверженность, но не к теории, не к идее, а к чему‑то наделенному жизнью, к человеку реальному либо идеальному; вера — способность восхищаться и доверять. И ты, о Санчо верный, веруешь в безумца и в его безумие. И если останешься наедине с прежним своим здравомыслием, на тебя неминуемо нападет страх одиночества — при всем твоем здравомыслии, тебе ведь. было так хорошо под защитою Донкихотова безумия. Потому‑то и просишь своего господина и повелителя не оставлять тебя.

А твой Дон Кихот, сильный и великодушный, отвечает: «Да будет так, и я очень рад, что ты ищешь подмоги в силе моего духа, ее хватит и на тебя, когда у самого тебя не хватит духу».[20] Итак, Санчо, веруй; веруй, даже если не хватит у тебя Донкихотова духа. Вера сотворила в тебе чудо: Донкихотов дух теперь твой собственный дух, и теперь не ты сам в себе обитаешь, а он, господин твой, обитает в тебе. Ты кихотизирован.

Дальше Дон Кихот встречает Карденио, и как только наш безумец завидел другого, обезумевшего от любви, он «подошел к нему и обнял его с большой сердечностью и лаской: он так долго сжимал его в своих объятиях, что, казалось, был дружен с ним с давних пор». Так оно, в сущности, и было. Они обменялись приветствиями, и Дон Кихот выразил желание служить новому знакомому, а если горе того не знает исцеления, то помочь ему, «от всей души плача и скорбя» вместе с ним.⁷⁵ И плача и скорбя о злосчастии Карденио, разве не плакал бы ты и не скорбел бы о собственном своем злосчастии, бедный Рыцарь? Оплакивая жестокосердие Люсинды, разве не оплакивал бы робость, помешавшую тебе открыть свое сердце Альдонсе?

Есть, впрочем, недоброхоты, полагающие, что наш Рыцарь хотел всего лишь развязать Карденио язык и услышать его историю, ибо Дон Кихот был до крайности любопытен и охоч до историй из жизни других.

Главы XXIV и XXV

продолжение приключения в Сьерра–Морене и в которой рассказывается о необычайных происшествиях, случившихся с доблестным ламанчским Рыцарем в Сьерра–Морене, и о покаянии, которое он наложил на себя в подражание Мрачному Красавцу

Тут Сервантес, не слишком уверенный в том, что история его героя так уж увлекательна, вставляет историю Карденио. Но все‑таки он поведал нам о том, как Дон Кихот прервал Карденио и вступился за королеву Мадасиму, которую тот оскорбил. И тем самым Рыцарь преподал нам урок: да не потерпим, чтобы его самого оскорбляли те, кто упорно усматривает в нем всего лишь плод вымысла, лишенный всякой реальности. И дело не в том, в своем уме эти субъекты или не в своем, ибо, как заметил по этому поводу Дон Кихот, «и против здравых в уме, и против сумасшедших» должно поднимать голос в защиту наиглавнейшей истины. Подобно тому как поднял голос в защиту ее наш идальго. Каковой если чем и грешил, то бахвальством, ибо объявил по тому же поводу, что знает законы рыцарства «лучше всех рыцарей, какие когда‑либо были на свете».

Во время этих блужданий по безлюдной Сьерра–Морене Дон Кихот вернулся к истинной своей теме, поведав Санчо, что в эти места влечет его намерение совершить такой подвиг, который, как он сказал, «навеки прославит мое имя по всему лицу земли». И с этой целью он решает подражать примеру того, кто был для него образцом, то есть Амадиса Галльского. Рыцарь знал: чтобы достичь совершенства, надо подражать примеру других людей, а не пытаться применять на практике разные теории. И дабы подражать Амадису в покаянии, которое тот наложил на себя, удалившись на Пенья Побре и переменив свое имя на имя Бельтенеброс,