Житие Дон Кихота и Санчо - [36]

Моя вера в Дон Кихота подсказывает мне, что таково было внутреннее чувство Рыцаря, и если Сервантес нам его не раскрывает, то потому лишь, что оказался не в состоянии постичь. Да, Сервантес был евангелистом Дон Кихота, но для нас это вовсе не означает, что по одной только сей причине он глубже всех проник в духовную суть своего героя. Довольно и того, что сохранил нам повесть о житии его и славных деяниях.

«Честным людям не следует становиться палачами других людей, особенно если им нет до них никакого дела». Дон Кихот, как и его соотечественники, — а он цвет своего народа — недолюбливает палачей и всяких исполнителей и представителей правосудия. Если кто берется вершить правосудие своими руками, что ж, святое дело и доброе, ибо таким человеком движет естественное побуждение; но быть палачом других людей ради того, чтобы зарабатывать себе на хлеб, служа ненавистному абстрактному правосудию, — скверное дело. Поскольку правосудие безлично и абстрактно, то и карает пусть безличным и абстрактным образом.

Тут, робкие мои читатели, я вижу, как вы хватаетесь за голову, и слышу, как вы восклицаете: вот ужас! А затем пускаетесь разглагольствовать об общественном порядке и безопасности и прочих подобных материях. Я же говорю вам: выпустите на волю хоть всех галерников до единого, в мире от этого смуты не прибавится; а вот если бы люди — все до единого — накрепко уверовали, что в конце концов спасутся, что в конце концов все мы будем прощены и сподобимся блаженства от Бога, на то Он и создал нас свободными, тогда‑то все мы стали бы лучше.

Знаю, знаю: вы, мне в опровержение, сошлетесь на пример тех же галерников, на то, как отплатили они Рыцарю за то, что он возвратил им свободу. Ведь едва Дон Кихот увидел, что каторжники освободились от цепи, он созвал их и, сообщив, что «люди благородные всегда бывают признательны своим благодетелям, ибо ни один грех не гневит Господа больше, чем неблагодарность», повелел им снова возложить на плечи цепь и предстать перед сеньорой Дульсинеей Тобосской. За несчастных, боявшихся, как бы снова не попасться в лапы Санта Эрмандад, ответил Хинес де Пасамонте, объяснив, что им никак невозможно сделать то, что Дон Кихот приказывает, и попросив заменить посещение сеньоры Дульсинеи определенным количеством молитв «Ave Maria» и «Credo». Наглость Пасамонте разозлила запальчивого Рыцаря, и ответ его был резок. Тогда Пасамонте подмигнул своим товарищам, «все они отошли в сторону, и тут на Дон Кихота посыпался такой град камней, что (…) он свалился на землю». Тут один из галерников избил Рыцаря, а другие сняли с него полукафтанье и с Санчо — плащ.

Из сего нам нужно сделать следующий вывод: долг наш — освобождать галерников именно по той причине, что они нам на это благодарностью не ответят; ведь если бы мы заранее рассчитывали на благодарность, наш подвиг утратил бы всякую ценность. Если бы мы творили добрые дела лишь в расчете на благодарность за оные, какой от них был бы нам прок в вечности? Добро нужно творить не только вопреки тому обстоятельству, что на том свете нам за него добром не отплатят, но именно потому, что нам за добро добром не отплатят. Бесконечная ценность добрых дел в том и состоит, что в жизни они не вознаграждаются, а потому жизнетворны. Жизнь — благодеяние слишком скудное для тех благих деяний, которые в ней нужно вершить.

Но тут начинается другая глава, и начало у нее столь же грустное, сколь прекрасное, ибо, показывая нам телесную немощь Рыцаря, оно показывает в то же время, что был он существом телесным, как и мы, и, подобно нам, был подвластен невзгодам человеческим.

Глава XXIII

о том, что произошло со знаменитым Дон Кихотом в Сьерра–Морене, иначе говоря, об одном из самых редкостных приключений, о которых рассказывается в этой правдивой истории

Увидев себя в столь плачевном состоянии, Дон Кихот сказал своему оруженосцу:

«Много раз я слышал, Санчо, что делать добро людям подлого звания [19] все равно что лить воду в море. Если бы я поверил твоим словам, я бы избежал этой неприятности; но раз дело сделано, потерпим и постараемся впредь научиться уму–разуму». Бедный Рыцарь, распластанный на земле, чувствует, что вера его слабеет. Но глядите: Санчо, героический Санчо, спешит поддержать его дух и, исполненный донкихотовской веры, отвечает своему господину: «Ваша милость научится уму–разуму, когда я сделаюсь турком». И как верно ты понял, Санчо героический, Санчо донкихотизировавшийся, что не может твой господин научиться уму–разуму, если это значит разучиться творить добро и вершить истинное правосудие!

И если каторжники закидали Дон Кихота камнями и украли у него полукафтанье, не думать же нам лишь по этой причине, что им неведома была благодарность и что свобода не пошла впрок их нравам? Полукафтанье они украли, потому что нуждались в одежде, эта кража не исключает благодарности, ибо одно дело благодарность, а совсем другое род занятий; ведь для большинства из них родом занятий было воровство. И к тому же, как знать, может, им захотелось взять что‑то из вещей Рыцаря на память? А что каменьями закидали? Тоже из чистой признательности. Хуже было бы, если бы повернулись к нему спиною.