Жить и сгореть в Калифорнии - [39]

— А что они делают теперь? — говорит Летти. — Выводят яхту в океан, чтобы развеять ее пепел. Он не хочет, чтобы даже что-то от нее осталось рядом с ним.

— Так оно сделалось уже давно, — бросает Летти. — Сразу после рождения Майкла.

Сына.

Нового Валешина.

Я думала, я принцесса, говорила ей Пам. А оказывается, я просто племенная кобыла.

Она еще не выписалась из больницы после родов, а он уже трахает официантку из «Солт-Крик-Инн». Пам узнает об этом от подруги, которая приходит к ней с цветами и так и пышет злорадством.

Не хочется расстраивать тебя, дорогая, но…

И это еще не всё.

Ник запутывается в кредитных махинациях с недвижимостью. Дутые платежи нарастают как снежный ком, а затем — крах. Округ банкротится, и получить кредит на строительство невозможно ни за какие деньги. Даже за деньги нельзя купить деньги.

Вначале недвижимость, затем мебель. Люди не в состоянии платить по закладным и не покупают приставные столики времен Георга II. Таким образом, то, что было вложением, становится коллекцией. Этой коллекцией Ник тешит свое самолюбие. Эта чертова мебель становится его имуществом, его манией и наваждением. Даже в тех редких случаях, когда к нему поступают предложения, он не желает расставаться с вещами.

А они требуют денег, тянут за собой новые траты.

Он закладывает дом под какой-то бешеный процент.

Но и дело, и безделье — он все готов кинуть коту под хвост ради кокаина и девок.

Деньги уходят через его нос и его шишку, говорит Летти.

Пам становится типичной брошенной женой с побережья и начинает выпивать. Вначале за общим обедом, потом садится за обеденный стол уже навеселе. К вечеру трезвеет ради детей — кормит их, купает, укладывает, а уложив, снова напивается, чтобы заснуть.

— Летти… — произносит Джек.

— Понятно, — говорит Летти, — но уверяю тебя, что она была трезвая.

— Но, может быть, именно в этот вечер, — говорит Джек. — Ведь, понимаешь, дети-то были у отца, а он собирался с ней разводиться…

Летти качает головой:

— Это она собиралась разводиться с ним.

— Вот как!

— В конце концов, — рассказывает Летти, — Пам от всего этого устала. Устала от его блядства, от его кокаина, его вранья, от скандалов, которые он ей закатывал, когда не клеилось с недвижимостью или когда она протестовала против покупки какой-нибудь скульптуры за пять тысяч долларов, которых у них не было.

Она устала и от себя самой, от своих чувств и вида. Ей стало страшно, что и на детей она глядит как бы сквозь наркотическую дымку пилюль и алкоголя.

И она решает лечиться.

Не знаю, что там они с ней делали, в клинике, — говорит Летти, — только знаю, что вернулась она от них совсем другой — не псевдопринцессой, а реальной женщиной. Она покончила со всем этим и словно преобразилась — стала больше самой собой, настоящей, стала добрее.

И стала мне звонить, приглашать. И даже представила меня как свою сводную сестру. Мы болтали с ней по-испански, чем бесили Ники. Итак, я провожу время с детьми, вожу их на пляж, в деревню.

— Разве ты любишь деревню? — удивляется Джек.

— Теперь я живу там, — говорит Летти. — Купила домик возле автострады Ортега, в Кливлендском национальном парке. Так мы обо мне говорим или о Пам?

— О Пам.

Пам возвращается из реабилитационной клиники подобревшей.

И сильной.

Ставит Ники ультиматум: либо он начинает вести себя по-другому, либо брак их расторгается.

Она тащит его к юристу. Последнее оказывается действенным. А через три недели, возвратившись раз домой, она застает его в постели с какой-то накокаиненной портовой шлюхой. Она велит Нику собирать вещички и выматываться.

Ник хлопает дверью, а через час возвращается дико злобный и бросается на нее с кулаками. Принцесса Пам это бы стерпела, но новая Пам на следующий же день обращается в суд и, заполучив ордер на ограничение его в правах, дает ему под зад коленкой.

Он бросается к мамочке. Та призывает к себе Пам и заявляет ей, что детей ей никогда в жизни не оставят. Что она никуда не годная мать. И что адвокаты Вэйлов ее по стенке размажут.

Вы отберете у меня детей, говорит ей Пам, — вникни в это, Джек, — только через мой труп.

Вот ее и сожгли, думает Джек, впечатали в пружины их брачного ложа, потом сожгли вторично и развеяли прах над океаном.

— Развода он боялся до ужаса, — говорит Летти. — Ведь он уже и так по уши в долгах, а она отобрала бы половину. И дом, и детей…

Папа говорит, что мама сгорела вся целиком.

— Мотив, конечно, просматривается, — говорит Джек, — но все же…

— Он прямым текстом заявлял ей, что убьет ее, — говорит Летти. — Врывался в дом в ее отсутствие и брал вещи. Оставлял записки с угрозами. Звонил по телефону среди ночи, чтобы сказать, что убьет ее…

— Господи…

— Утром в тот самый день, когда случился пожар, — говорит Летти, — она мне позвонила. И со слезами сказала: Он приехал, забрал детей, так она сказала, а мне шепнул на ухо: «Вечером вернусь, вернусь и убью тебя».

— Я умоляла ее не ночевать дома, приехать ко мне, но она не хотела, — продолжает Летти. Теперь по ее лицу текут слезы. — Надо было мне ее заставить! Надо было мне самой приехать и остаться с ней. Надо было…

— Летти…

— И теперь дети остались с ним! — плачет она. — И этот подонок вместе со своей сукой матерью будут растить ее детей!