Жирный пузырь удачи - [13]

Ревел снова переключился в режим страшно делового человека с сотовым телефоном, требования его становились все неожиданнее и грандиознее с каждым пропущенным стаканчиком «Джентльмена Джека».

В три часа ночи Таг свалился на кровать, и последнее, что он помнил, был скрип белого порошка Ревела на стекле гостиничного столика. Он хотел, чтобы ему приснились объятия Феликса Кинонеса, но вместо этого он опять увидел сон об отладке алгоритмов медуз. И проснулся в тяжелейшем похмелье.

* * *

Какое бы вещество ни вдыхал Ревел — а очень вряд ли это было что-то столь банальное, как обычный кокаин, — наутро на нем это никак видимо не сказалось. Он заказал в номер весьма плотный завтрак.

Пока Ревел щедро вознаграждал рассыльного и наливал калифорнийское шампанское в стаканы для апельсинового сока, Таг вылез на балкон. Воздух Монтерея был пропитан вонью гниющих водорослей. Огромные белоснежные чайки парили и кружились в восходящих потоках у стен мотеля. Вдали, на севере, цепочка калифорнийских тюленей растянулась на скалистой гряде, как коричневые слизняки на изломанном бетоне. К югу тянулась Кэннери-Роу — улица заглохших консервных заводов. Некоторые из них переоборудовали под лавочки и дискотеки для туристов, другие стояли пустые, почти развалившиеся.

Таг вдыхал морской воздух, пока сжимавший виски обруч не ослаб. Мир был ярок, хаотичен и прекрасен. Таг вернулся в комнату, заглотил стакан шампанского и три раза набрал яичницы на вилку.

— Ну, Ревел, — сказал он наконец, — я должен признать, что ты молодец. «Кинонес моторотив» — идеальное место во всех отношениях.

— Так я на Монтерей положил глаз, еще когда мы впервые встретились на симпозиуме ГСИППВ, — сознался Ревел, закидывая ногу на стол. — Сразу прикипел к этому месту. Этот город в моем стиле. — Скрестив на тощей груди руки в тонких перчатках душителя, молодой нефтяник выглядел так, будто был в мире с собой, почти в философском настроении. — Ты читал Джона Стейнбека, Таг?

— Стейнбека?

— Ага, романист двадцатого века. Нобелевский лауреат.

— Я никогда не сказал бы, что ты читаешь романы, Ревел.

— На Стейнбека я набрел, когда впервые попал в Монтерей. И я его большой фан с тех пор. Великий писатель.

Он написал серию книг именно здесь, на Кэннери-Роу. Ты не читал? Она о тех пьяницах и шлюхах, что жили здесь вокруг на холмах, — интересный, скажу я тебе, народ, а герой там — тот мужик, который у них вроде наставника.

Он ихтиолог и делает подпольные аборты, но не ради денег, а просто потому, что дело происходит в сороковых годах прошлого века, а он сам здорово любит секс. Аборты он делает, потому что ему образование позволяет. Понимаешь, Таг, в те времена Кэннери-Роу действительно чертову уйму рыбы консервировала! Сардину. Но сардина исчезла к пятидесятому году. Какая-то экологическая катастрофа, и сардина ушла и не вернулась до сих пор. — Ревел засмеялся. — И ты знаешь, что теперь в этом городе продают?

Стейнбека.

— Да, знаю, — ответил Таг. — Это у них называется постмодернистско-культурно-музейно-туристская экономика.

— Ага. Теперь на Кэннери-Роу по банкам раскладывают Стейнбека. Романы Стейнбека, и ленты с дерьмовыми экранизациями, и пивные дружки с мордой Стейнбека, и цепочка для ключей со Стейнбеком, и наклейки со Стейнбеком на бампер, а из-под прилавка — надувные любовные куклы Стейнбека, и надувной автор «Гроздьев гнева» может быть подвергнут любым неназываемым посмертным извращениям.

— Насчет кукол ты шутишь?

— А вот черта с два. Я думаю, нам надо купить одну такую, надуть и бросить в кулер с Уршляймом. И получится большой Стейнбек из студня, сечешь? Может, даже говорить будет! Скажем, нобелевскую речь произнесет. Только если ты попробуешь пожать ему руку, она отвалится, слизистая, и поплывет по комнате, пока не наткнется на бумагу. И тут же начнет сиквелы писать.

— Слушай, Ревел, какую ты дрянь нюхал вчера?

— Куча цифр и букв, старик. Похоже, что их меняют каждый раз, когда я это покупаю.

Таг застонал, как от физической боли.

— То есть ты так забалдел, что даже не можешь вспомнить?

Ревел, выдернутый из мечтательных размышлений, нахмурился.

— Не делай из меня неандертальца, Таг. Эта штука — последнее слово рынка. И ты бы не так изумился, если бы случилось тебе побывать в совещательных комнатах компаний из списка «Форчун-500». Разумные наркотики! — Ревел закашлялся и засмеялся снова. — Самое тут крутое, что если они хоть слегка на тебя действуют, ты просто обязан их принимать, иначе твой японский директор просто вышибет тебя на улицу!

— Не пора ли глотнуть свежего воздуху, Ревел?

— В самую точку, омбре. Надо устроиться как следует в хранилище Кинонеса — на нас движется Ниагара Уршляйма. — Ревел глянул на часы. — Точнее говоря, она покатится через два часа. Так что поехали и будем смотреть, как заполняются резервуары.

— А если какой-нибудь из них лопнет?

— Тогда мы его больше использовать не будем.

Когда Таг и Ревел подъехали к «Кинонес моторотив», их ждали контейнеры с только что доставленным оборудованием. Таг завелся, как ребенок в рождественское утро.

— Смотри, Ревел, вот эти два ящика — промышленные роботы, этот вот — суперкомпьютер, а этот — устройство для лазерного спекания.