Жирафка - [4]

— А где бы ты хотела жить? — закричал отец и стукнул каталогом по столу. — Дом огромный, сад точно парк. Чего тебе еще надо? Отделиться, иметь свою квартиру, когда столько людей нуждаются в жилье?

Вообще-то отец — человек мирный, но наша Милуш кого хочешь выведет из себя.

— Насколько я помню, тебе предлагали аспирантуру, и у Любоша хорошее место в Праге. — Мама хотела потушить разгорающийся пожар.

— Однако кончилось тем, что ты пошла в лаборантки. Где же твое хваленое теоретическое мышление? — заметил папа.

Тогда отец уступил, но не простил ей, что она не пошла по его пути: не поступила в аспирантуру, не стала кандидатом, потом доктором, закрыла себе дорогу к ученым званиям, а главное — к науке.

— Ну ладно уж, чего тут кричать! — Мама весело подмигивает мне, убежденная, что погасила готовую разгореться ссору. — Что зря воду в ступе толочь! У вас все хорошо, наверху совершенно отдельная квартира, все у вас там свое; не хочешь — вообще не ходи сюда.

Мила выглядела очень смешно: она держала кастрюлю, точно щит, — настоящий боец кухонного фронта! Я не выдержала и расхохоталась. Это была ошибка. Мила снова обратила на меня внимание.

— Мала еще надо мной смеяться! — набросилась она на меня.

— Так уж и мала, милая сестричка? Сама все время говоришь: без пяти минут два метра!

Тут уж я попала в точку. Даже наша Милуш не нашлась с ответом. Теперь и папа, и мама посмотрели на нее с упреком. Так тебе и надо! Я тебе еще добавлю!

— Могу с тобой поделиться ростом, а то ты скоро станешь поперек себя шире!

Я попала в самое больное место. Милуш все время переживала из-за своей полноты. Она меняла диеты, пыталась лечиться голоданием, а кончалось это неумеренным обжорством. Лучше бы она побольше двигалась!

— Вы слышали? Я сейчас разорву эту Жирафку!! — завопила она.

Куда пропало ее теоретическое мышление? И что у меня общего с этим животным? Если Мила и окончила биологический факультет, ума это ей не прибавило.

— Удивляюсь я вам; вечно грызетесь. Сестры, а как неродные, — вмешался отец. Милуш поняла эти слова как сигнал к примирению и пожала плечами.

Теперь отец смог полностью погрузиться в чудеса из мира роз. Он собирается осенью заложить розарий и теперь только об этом и думает и не может заниматься ничем другим. Мамины попытки вернуть его к научной деятельности заведомо обречены на неудачу, и мы это хорошо знаем.

— «Девушку с обложки»[1] я, пожалуй, не посажу: она цветет рано, но со временем становится некрасивой и разлапистой.

— Ох, мне бы твои заботы! — Милуш, оказывается, еще не успокоилась: она уже шла на кухню, но остановилась. — А все-таки мне хотелось бы знать, как ты в одиночку справишься со всеми этими розами. Ты пропадаешь на факультете с утра до вечера, Любош постоянно на работе, мама совсем помешалась на своей спартакиаде, а у меня хозяйство! — решительно закончила она.

Потом было слышно только, как она гремела посудой на кухне.

Мама с папой помрачнели. И не потому, что Мила позволила себе намного больше, чем я перед этим, — она имеет право, она уже взрослая, мать двоих детей, — нет, просто потому, что тут она была права. Конечно, если бы они с Любошем жили у себя наверху, а к нам вниз не ходили, беспорядка было бы больше. Мама, конечно, помешана на своих тренировках, а что касается чистоты в доме… Она даже не старается делать вид, что это ее волнует. А отец безмерно огорчился грозящей потерей работника, с которым он привык реализовывать свои блистательные планы. В прошлом году, например, под папиным руководством Любош построил беседку, да еще какую — прямо веранду для танцев.

— Да, — озабоченно произнес отец, — я помню, во время прошлой спартакиады события у нас в доме развивались достаточно, драматично…

— Ох, — виновато вздохнула мама, — у меня были большие трудности: обручи, ленты, платки[2]…

— А стоит ли все это брать на себя? — спросил папа. Но какое значение имеют эти вздохи для вдохновенного преподавателя физкультуры в школе!

— Еще как стоит! Первая композиция будет с малыми обручами и лентами, а вторая, то есть наша, — с разноцветными платками, а еще лучше — с шарфами. Это так красиво, так женственно…

Мама остановилась на полуслове — она вдруг резво выпрыгнула из кресла, бросилась в переднюю, элегантно полетела, закружилась с платком — пардон, шарфом — над головой. Мне очень трудно было сохранить невозмутимое выражение лица. Потому что, когда речь заходит о таких вещах, с мамой шутки плохи. Отец же молча смотрел на это представление с вытаращенными глазами. Прошло некоторое время, и он наконец сказал:

— Да, это действительно верх женственности…

И тут я задумалась: как они до сих пор уживаются друг с другом? Папа у меня хоть куда. Мама, если судить по старым фотографиям, была очень хорошенькой, но теперь они вместе не смотрятся. И хотя она из кожи вон лезет на своих тренировках, это не мешает ей набирать вес. И волос полно седых. Одним словом, мама — это мама.

Мама аккуратно сложила платок. В отличие от меня, она не задумывалась, подходит ли она папе. Она уверена в себе, но мне помнится, что перед прошлой спартакиадой у нас доходило до разговоров о разводе. Тогда маму назначили главным хореографом района. Она все время пропадала на стадионе в Страгове, там и ночевала, а дома ее никто не видел. Этого отец не смог снести.