Жирафа - [8]

- На улице Надежды, - ответила Вика, тревожно оглядываясь. В двух шагах от неё топтался какой-то мужчина с букетом гвоздик, нервно теребя в руках телефонную карту. - Тут хотят позвонить, не могу долго разговаривать.

- Ладно, давай. - Вот сейчас они попрощаются, он повесит трубку, и всё. - А, может, зайдёшь?

- К тебе?

Он засмеялся.

- К кому же ещё? Заходи. Слышу, как носом хлюпаешь. Ещё простудишься.

- Уже иду, - она не могла, да и не хотела сдерживать свою радость. Ставь чайник, я совсем окоченела.

Выходя из телефонной будки, она с непонятным превосходством посмотрела на мужчину с гвоздиками. Судя по взволнованному лицу, его никто не ждал. Даже наоборот - он ждал, а она не пришла. И с гвоздиками он никому не нужен. А её, Вику, ждали, да ещё как.

Он открыл дверь сразу, она даже не успела нажать на кнопку звонка.

- Ты меня в глазок увидел? - она стянула шапку, ища глазами зеркало, чтобы поправить примятые волосы.

- Нет, - он помог ей снять куртку. - С чего ты взяла?

- Не ври, - она достала из сумки расчёску и подошла к зеркалу. - Ты в глазок смотрел.

- И не думал я в глазок смотреть, - он не улыбался.

- А как тогда узнал, что я иду?

- А-а, ты про это... - Он стоял у неё за спиной и смотрел в глаза её отражению. - Услышал, что кто-то топает, как слон. Топ, топ, топ. Ну, думаю, это моя лягушонка в коробчонке едет.

Она приблизилась к зеркалу и щёлкнула по носу его зеркального двойника.

- Сам ты лягушонка. Сам ты - топ, топ. Я так хожу, что и ступенек-то не касаюсь, а ты говоришь - слон.

Она резко обернулась и уткнулась холодным носом в его шею.

- Я замёрзла, - как маленькая пожаловалась она. - Смотри, какие руки холодные. - Она спрятала руки у него подмышками. - Прямо ледышки.

- Тебе нужно выпить чая, - сказал он. - И поскорее.

- Не хочу чая, - она прижалась к нему плотнее. - Тоже мне весна - такая холодрыга.

Не размыкая объятий, они пошли на кухню. Он всё-таки усадил её на стул и, несмотря на протесты, напоил чаем с бутербродами. А Вика, хоть и говорила, что не хочет есть, с аппетитом умяла два с колбасой, два с паштетом и три с красной рыбой.

- Вот глупость, - она кивнула в сторону телевизора, подвешенного на кронштейне в углу кухни. Телевизор работал с выключенным звуком, но обоим было приятно следить за мелькающими картинками.

- Что - глупость?

- Да реклама эта, - она сделала большой глоток и немного обожгла язык. - Только и слышно - "бойтесь седины, страшитесь кариозных монстров"! Можно подумать, что это действительно самое страшное.

- А что самое страшное? - было непонятно, то ли он действительно хочет знать, то ли смеётся над ней.

- Самое страшное - это когда тебе врут. Или предают. Или отказываются от своих слов. Почему об этом никто не говорит по телевизору?

- Потому что от этих напастей нет лекарства, - улыбнулся Влад. - Нет ни такой пасты, ни такого шампуня, которыми можно было бы отмыться от этой гадости.

- Иногда мне кажется, что хороших людей вообще не осталось, - грустно сказала Вика.

- И куда же они подевались?

- Да мало ли куда? - Вика наморщила лоб. - Может, на войне всех поубивало, а может, никогда их и не было.

- Ну, неправда, - он выключил телевизор. - Хороших людей очень много. Очень много, только они редко встречаются.

Вика кивнула и сказала:

- А я из дома ушла.

Это прозвучало так сиротливо и грустно, что Вика чуть не расплакалась. А Влад как будто даже не удивился. Только спросил:

- Хочешь проучить родителей?

Вика пожала плечами.

- Наверное. Только проучила саму себя.

- Не больно-то это здорово, - сказал Влад. - И давно?

- Сутки. У Чижика ночевала.

- А домой хоть звонила?

- Звонила, - Вика вздохнула. - Они знают, что я жива-здорова.

- Очень гуманно с твоей стороны, - усмехнулся Влад. - И долго собираешься им душу мытарить?

- Не знаю, - Вика боялась признаться, что ей очень хочется вернуться домой, но обидно признавать себя побеждённой. - Как получится.

- А, по-моему, пора возвращаться, - сказал он. - Глупо ходить по улицам, когда у тебя есть дом. Хочешь ещё чая?

Вика помотала головой.

- Лучше покажи мне фотографии, - попросила она.

- Фотографии? Но у меня мало школьных.

- А ты не школьные покажи. Покажи свои детские, а?

Он удивлённо поднял левую бровь, вышел из кухни и вернулся с толстым, старым альбомом.

- Вот, - он протянул альбом Вике. - Только не понимаю - зачем тебе. По-моему, нет ничего скучнее, чем разглядывать чужие фотографии.

- Чужие, может быть, и скучно, - сказала она, вглядываясь в первую страницу, - а твои - нет. Это что, ты?

Он подсел поближе.

- Ну, вроде того. Я, только совсем маленький.

- Такой толстый и совсем блондин! - удивилась Вика. - Никогда бы не подумала!

- Да уж, - Влад провёл рукой по своим тёмным волосам. - Это я почернел от горя.

- О господи! - он перелистнула страницу и смотрела на рыдающего малыша. - Кто обидел эти глазки?

- А-а, это, - он усмехнулся. - Это я сам порвал свою любимую книжку и расстроился.

- Бедный, - сокрушённо покачала головой Вика. - Надо же так убиваться...

Они досмотрели альбом до конца, и Влад рассказывал о каждой фотографии. Вот они в Анапе, а папа обгорел, поэтому в такую жару в брюках и водолазке. А вот мама строит смешные рожицы, потому что папа её обманул - сказал, что закончилась плёнка. А вот и сам Влад - торжественный и с цветами - идёт в первый класс.